— Кого же поставишь к ним? Васька мал, Митька боронит, — говорит мать.
— Давно не учен Пантелей.
Я был безразличен к прозвищу, но в этот раз что-то поднялось во мне. Я закиул руки за спину и гордо заявил:
— А Пантелей вовсе не ругательно. Пантелей — это хорошо. Он добрый и умный человек.
Я говорил и захлебывался от волнения. Тотчас домашние окружили меня, потому что такого от меня не слыхивали. В голове у меня помутилось. Мне казалось, что в доме все взвихрилось и поднялось против меня. Петух за окном испуганно воскликнул: «Как это так!», собачонка проворчала: «Не ерррепенься!»
— Ты откуда это взял, что Пантелей — хорошо? — спросил Нефед.
— Так Семен Семенович говорит, — выпалил я в отчаянности.
— Семен Семенович нашему дому не указ, — сказал брат. — Повторяй за мной: «Я Пантелей, гадкий человечишко».
Я посопел, потоптался на месте и запел:
— Я, Пантелей...
— Какой Пантелей? — допытывался брат.
— Гадкий! — со стоном вырвалось из меня слово. Трудно было понять: это слово обидное я выдавил о себе или брата обозвал им.
— То-то, гадкий, — утешился брат. — Марш пасти утят!
На крыльце мстительное чувство меня охватило снова. Я заплясал и дико закричал:
— Гадкий! Гадкий! Гадкий!
И к речке бежал, припрыгивал, все кричал:
— Гадкий! Гадкий!
Я пас утят, бродя по лужам, и видел, как ребятишки толпами шли к реке. До меня доносился глухой всплеск воды, визг ребятни, зычный хохот парней. Я был один, так как и Ольга праздновала, и утята ее сидели под амбаром. Когда Родька и Вадька, соседские приятели, поманили купаться, я пошел не оглядываясь, оставив ненавистных утят. Словно кто снял с души все обиды и печали, я беспечно бултыхался в воде, уходил столбом вглубь, бегал, взвизгивая, по лугу. Едва согревшись на солнце, мы потянулись к лесу, одолевая крутую гору. До самого вечера не приходили в голову утята. Шаля, гоняясь друг за другом, мы уходили все дальше в лес. Мы
залезали на деревья и зорили вороньи гнезда, гонялись за бурундуком, лакомились редкими ягодами земляники. Когда прошли весь лес и увидели пыльную дорогу, мы вдруг вспомнили про домашнее.
— Что я наделал! Утят, поди, коршун перетаскал, — спохватился я.
— А я с сушила убежал! — ахнул Родька.
— Я Нюрку оставил в зыбке, — запечалился Вадька. Огородами я пробрался к речке, обшарил всю траву и утят не нашел. Я колебался, идти ли домой, хотя не было случая, чтобы я ночевал где-то. Я открыл ворота и тотчас встретился с Нефедом.
— Я покажу, как делать назло, — подскочил он ко мне. Вывалились на крыльцо домашние. Мать сунулась вперед, чтоб защитить меня.
