Итак, чтобы каждому в пришествие Господне безопасно отчитаться за свой талант, надо ежедневно со страхом взвешивать то, что он получил.
Для Бога нет богаче жертвы, чем добрая воля. Добрая же воля состоит в том, чтобы бояться несчастий другого так же, как и своих; радоваться благополучию ближнего так же, как своему; чужие убытки признавать за свои; на чужие прибыли взирать, как на свои; любить друга не для мира, но для Бога; с любовью терпеть врага; никому не делать того, чего не желаешь терпеть сам; никому не отказывать в том, чего справедливо желаешь самому себе; помогать ближнему при необходимости не только по силам, но и желать быть полезным для него даже выше сил. Итак, что богаче этого всесожжения, когда душа через приносимое Богу отдаёт саму себя в жертву на алтаре сердца?
Но это жертвоприношение доброй воли никогда вполне не совершается, если совершенно не оставляется пожелание мира сего. Ибо чего мы в нём желаем, в том, без сомнения, завидуем ближним, потому что кажется, что нам недостаёт того, чего достигает другой. И поскольку зависть всегда в противоречии с доброй волей, то, как только последняя пленит ум, первая тотчас удаляется. Потому святые проповедники для того, чтобы совершенно любить ближних, старались ничего не любить в этом веке, ничего никогда не желать, ничего с пристрастием не иметь.
Нетрудно для человека оставить свою собственность, но весьма трудно оставить самого себя. Потому что ещё немного значит отказаться от того, что он имеет, но весьма много значит отказаться от того, что он есть.
Иное мы — впавшие во грех, а иное то, какими мы были сотворены. Ибо вот тот, кто был гордым, обратившись ко Христу, сделался смиренным, отринул самого себя. Если кто-то из роскошествующих переменил жизнь на воздержанную, то он отрёкся от того, чем был. Если кто-нибудь жадный перестал жадничать, и тот, кто прежде похищал чужое, научился раздавать собственное, то, без сомнения, тот и другой оставили самих себя. Хотя по природе он тот же самый, но не тот по злости. Поэтому-то написано: Коснись нечестивых несчастье — и нет их (Притч. 12, 7). Ибо обращённые нечестивцы исчезают не потому, будто их уже нет по существу, но именно потому, что их уже нет по виновности в нечестии. Итак, мы тогда оставляем самих себя, тогда отвергаемся самих себя, когда удаляемся от того, чем были по ветхости, и стремимся к тому, чем называемся по обновлению. Подумаем, как отвергался самого себя апостол Павел, который говорил:
