Мой отец был тем ещё засранцем. Не таким, как Кинг, но по-своему выносить его было очень нелегко. А мать он любил, но при одном упоминании её покойного старшего брата едва ли не плевался ядом. И кузена Ральфа на дух не переносил – тоже.
– И что мы натворили? – подумал я внезапно вслух. – Большинство тех, кто знал этого кренделя сходились на том, что умереть для него было благом, а для всех остальных, несмотря на величайшую печаль – великой удачей. Ты считаешь, нам не хватает в жизни неприятностей?
– Можешь его убить, если хочешь. Возражать не стану. Проблема в том, что у тебя вряд ли получится.
Я подошёл ближе, вглядываясь в пока ещё ничего не выражающие, словно маска, красивые черты. Знакомые черты на лице незнакомца.
– Ты не думаешь, что он будет ненавидеть нас? – тихо выговорил я. – За то, что мы вернули его в мир, который он так пытался покинуть? Он воспримет своё воскрешение как нечто болезненное и неправильное. Да так, оно, по сути и есть.
– Думаю, – деловито кивнула Синтия. – Поэтому и попросила тебя остаться и разобраться с тем, что мы натворили.
Перехватив мой взгляд, она невозмутимо пожала плечами:
– Ладно! С тем, что я натворила.
– Как ты хочешь, чтобы я с ним разобрался.
– Поговори с ним. Объясни, что случилось. Так, как сам посчитаешь это нужным.
Глядя на выхваченное нами из пустоты создание, я чувствовал и жар, и холод одновременно. Разочарование заставляло меня чувствовать себя как на иголках. И в тоже время нельзя было не признать, что даже на фоне Эллендажйтов, красавцев как на подбор, незнакомец отличался какой-то особенной прелестью. У него бы неземной вид ангела с картин.
– Так красив, – задумчиво протянул Синтия, не сводя с него глаз.
– Возможно, всё дело в освещении? – предположил я.
Мерцающий свет танцевал изящными плоскостями и углами на лице незнакомца с дорогим нам именем.
– Настоящий лунный принц, – с задумчивой усмешкой проговорила Синтия, проведя пальцами от предплечья до плеча незнакомца с лёгким интересом, который можно было бы проявить к красивой статуи. – Прекрасен, как падающий с серебристо-серого неба снег.
– Ага, – мрачно кивнул я в ответ. – Только вспомни: Pulchritudo est crudelis
– Красота жестока, – кивнула Синтия. – В нашем фамильном случае с этим трудно поспорить. Но ему вряд ли удастся нас чем-то удивить. Зато предстоит самому, как минимум, очень удивиться.
Смерив Синтию взглядом, я покачала головой:
– Почему ты меня не послушала? Теперь в мире на одно прекрасное чудовище больше. А зная нас так, как знаем себя мы сами, приходится сильно сомневаться в правильности того, что именно красота спасёт мир
