Сердце заходилось. Ей вдруг открылось: вокруг пробуждалась какая-то темная сила, чья злая воля перевесила чашу добра и света. Вспомнился ужас ночной скачки: ветер, рвущий волосы; терзающие ухо стоны деревянных швов империала, будто выворачиваемые из суставов кости; летящие по черному небу седые космы туч, а за ними, как гаучо47 за обезумевшим стадом, в неистовых корчах катящийся с севера смерч. О, теперь она видела ЕГО вновь, только ныне он был не пылающим всадником, а гигантским — от земли до неба — черным столбом песка и смерти, и его танцующее корневище двигалось в абсолютной тиши под молчаливые удары литавров Фатума. Больной казалось, что сами горы с грохотом сорвались с места и покатились дробить мир. Потрясенная и немая, она взирала на движущуюся к ней смерть. А затем услышала жуткий звук…
Канула вечность, прежде чем она поняла: это ошкуривались под наждаком смерча равнины и леса. Тереза зажмурила глаза и забилась комком рыдающей плоти в карету. Она не знала: жив ли ее Диего, не знала, что станется с ней, но была убеждена, что земля после торнадо будет мертвой и голой, как обглоданный до кости труп.
Мексиканка откинула одеяло, прижалась к холодной стене; плотная шерсть душила жаром. Губы шептали молитву. Ее не отпускало ожидание того, что вот-вот захрустит на зубах песок, взвиваясь дьявольскими спиралями к потолку; и как в ту ночь карета, а ныне — келья, содрогнется и развалится карточным домиком под ударами урагана.
— Эй, кто-нибудь! — отчаяние вырвало крик, костяшки пальцев побелели от напряжения. Руки судорожно сжимали спинку кровати.
— Успокойся, дочь моя. Иисус помнит и не оставит тебя.
Девушка обернулась на ровный и спокойный голос.
В дверях, она угадала по силуэту, стояла рослая фигура отца Игнасио. Священник подошел к сеньорите, переставил свечу, сел на край стула, но не успел и открыть рта, как юница ухватила его за запястья:
— Падре, — голос дрожал, — я боюсь, падре… Помогите!
Слеза сорвалась и упала на ладонь настоятеля, жесткую и заскорузлую, как буйволовая шкура.
— Падре, я… я — грешница, каюсь… но… — она долго смотрела на Игнасио запавшими от мук и страданий глазами. — Я никому не делала зла. Я не хочу умирать, слышите? Не хочу! Помогите, умоляю. И скажите, когда я смогу выйти отсюда и увидеть его?
Игнасио почувствовал, сколь холодны от испарины руки больной девушки. Шквал мыслей и вопросов рвался через его сознание, набирая скорость. Но он упрямо молчал, памятуя, что лишь выдержка и спокойствие могут уберечь истерзанную душу от срыва.
