— Что за блажь? — взорвался раздраженный голос. — Вы же сами, черт возьми, звали меня!
За порогом нетерпеливо звякнула сабля, но глас отца Игнасио был категорично тверд:
— Я жду.
Дверь лязгнула засовом, как только прозвучали первые слова молитвы. Мрачно озирая крест на двери, пучки чеснока и камфары, драгун шагнул в мерцающий свет обители.
— Спасибо, что пришел, сын мой. Сапоги не снимай, садись на сундук, — доминиканец с нетерпением громыхнул запором.
Луис с походной непритязательностью расположился на углу прадедовского сундука и подивился, как можно настоятелю миссии ютиться в норе, от которой скривили бы нос даже презренные чиканос. Изумился и тому, что в очаге потрескивали дрова, хотя за дверьми стояла жара — не продохнуть. Однако, чуть погодя, Луис отметил для себя, что это было отнюдь не лишним: камень стен, точно вампир, сосал тепло.
Игнасио запалил шандал, опустился на табурет, сбросив с него кота, провел рукой по давно не бритым щекам.
— Вам плохо, патер? Что-то стряслось? — Луис был поражен фарфоровой бледностью собеседника. Тот тяжело дышал и был зажат, как картон… — У вас такой вид, будто вас крепко хватило громом.
Широкоплечий монах нахмурился, ощетинившись густыми седыми бровями.
— Плохи дела, Луис, черны как сажа. Ты ничего не слышал, когда шел через атрио?
— О чем вы? — глаза капитана стали жесткие, точно пули. — Индейцы?
Священник отрицательно качнул головой, засмотрелся на сирое пламя.
— Бог с ним… — глухо выдавил он наконец, — голоса мне эти знакомы. — Затем тряхнул головой, будто скидывая остатки дурного сна, и сказал: — Может, не погнушаешься, поклюешь монашеского корму?
Не дожидаясь ответа, он поставил на широкую лавку перед Луисом сплетенный из ивы кузовок. В нем лежало с десяток индейских ячменных лепешек — тортильей и запеченный в золе кусок дикой индейки. Вдовесок была по-ставлена подаренная русскими кружка с двуглавым орлом, полная козьего молока.
Когда кружка и плетенка опустели, капитан с позволения Игнасио раскурил сигару и выпустил под потолок голубое щупальце дыма.
— Ну, так чем я могу быть полезен? — губы Луиса сложились в улыбку.
Но когда настоятель промолчал, она отчасти побледнела на его красивых губах, удержавшись едва-едва. Игнасио облокотился на стол. Пламя свечи заложило на его суровом лике глубокие тени. Он долго выжидал, прежде чем решился:
— Ты давно ищешь ЕГО? — строгий взгляд настоятеля Санта-Инез будто приколотил капитана гвоздями к стене.
