Падре Игнасио жил при храме в маленьком пристрое, который, как и iglesia16, был тщательно выбелен заботливыми руками паствы. Обитель священника состояла из единственной маленькой каморки. Места в ней было мало и для мышей, но падре не жаловался. Правый угол у окна занимал огромный, времен Конкисты, обитый латунными полосами сундук из воловьей кожи. Он верно служил падре одновременно и гардеробом, и ложем. Слева боченился обшарпанный от переездов комод, на нем одиноким штыком дырявил воздух шандал — простой и крепкий, как и его хозяин.
Над сундуком висело распятие, выше, над ним, — тростниковые полки, забитые ветхими трудами святых отцов, житиями христианских аскетов и мучеников, а также рукописями по схоластике и догматическому богословию.
Игнасио отодвинул хромоногий табурет, опустился на колени перед распятием, желая вдумчиво подвести итог прошедшему дню. Выражение темных глаз было болезненно сосредоточенным. Это был взгляд зрелости, полный печали и горькой мудрости. Общаясь с Господом, падре поведал Ему о хлопотах и заботах: о тяжкой замене мельничного жернова, который приводился в движение усилиями людей и мулов. Затея эта отняла полдня, так как каменный великан был незауряден весом. Однако с именем Господа люди сумели-таки его водрузить на место, подняв на пупе без малого тысячу четыреста фунтов17 весу. Это весьма радовало отца Игнасио, принимавшего деятельное участие не только словом. Мельница вновь готова была поглощать зерно и давать приходу муку.
С другой стороны, он с нескрываемой тревогой сетовал на то, что отвоеванные у леса и камня поля, возделанные под пшеницу, табак и маис, нынче предаются забвению и вид имеют весьма плачевный, напоминая ему земельные участки в Венесуэле, предоставленные доминиканцами в личное пользование туземцам. Причина же здесь, в Калифорнии, крылась в ином… Нет, не в лени скуластой краснокожей братии, и не в языческом упрямстве — индейцы местных племен были на удивление мягкими и покладистыми детьми природы…
Причиной был страх, глубоко угнездившийся в их суеверных душах. Он жил в лицах детей и взрослых, горящий и острый, ярко читаемый с первого взгляда. Пугающий всполох этого чувства падре стал примечать давно в блестящих глазах тех, кто приходил перед воскресной мессой на исповедь.
Он был схож с ядовитым отблеском ртути, и отец Игнасио угадал в нем боязнь — ощущение, которое он сам испытывал за истекший год более, чем когда-либо.
