Было довольно иронично, что я был в Джидде прямо сейчас. Я тоже был паломником, только мои паломничества никогда не были священными. Во время своих странствий я искал не добра, а зла. Одежда моего паломника, одежда туриста скрывала вещи от глаз людей, а не от Аллаха. В ее особенной обуви в обивке лежала Вильгельмина, мой мощный «Люгер», с ее 9-миллиметровыми патронами; а в узких ножнах на моем предплечье лежал Хьюго, мой стилет с клинком из закаленной стали. Это были вещи, которые скрывали мою паломническую одежду, профессиональные инструменты Ника Картера, AX Agent N3, Killmaster. В моем паспорте была указана моя камуфляжная личность: Тед Уилсон, импортер.
Я попытался избавиться от чувства беспокойства, которое заставляло меня так беспокоиться, рационально объясняя это, зная глубоко внутри, что этому нет рационального объяснения. А потом я снова увидел девушку.
Во время полуденной молитвы я оставался в своем гостиничном номере, слушая звуки мутаввы, религиозного полицейского, который хлопал ставнями, призывая их закрыть для молитвы. К тому времени, как прозвучал зов муз с минарета, в городе воцарилась тишина. Я смотрел, как медленно вращается потолочный вентилятор, и заставлял себя не думать о том, зачем я здесь, не думать о Фреде Дэнверсе и о моей встрече с ним на следующий день, когда он вернулся из поездки в Медину.
Когда молитва закончилась и улицы наполнились шумной толпой, я вышел на улицу. А потом я снова увидел девушку.
Она остановилась перед прилавком на базаре - рынке - в нескольких шагах от меня, нащупывая свитки блестящей парчи и яркого шелка. Она полуобернулась и посмотрела на меня холодными голубыми глазами, и я снова почувствовал что-то в ее взгляде. Передо мной прошла вереница ослов с глиняными кувшинами, скрывая мой обзор. Когда они закончились, ее не стало.
Беспокойство, которое все еще не отпускало меня, вспыхнуло снова, и я знал, что девушка, по крайней мере, частично виновата в этом. Что-то было в ее глазах, что-то я мог видеть, но не мог передать. Я пытался избавиться от неприятного чувства; это вводило меня в ложное настроение, которое иногда захватывало меня при таких обстоятельствах. Я подумал об ответе Хоука на мой последний вопрос во время разговора в его офисе.
'Почему я?' Я спросил, и он сразу же ответил: «Потому что ты знаешь о рукавицах и не сдерживаешься чувства сострадания, доброты и благодати, и я хочу, чтобы это было так».
Мои губы сжались, когда я думала об этом, пока шла по узким шумным улочкам Джидды. Если бы Хок хотел этого, он бы это сделал именно так. Его ответ мог быть чем-то вроде комплимента, но не совсем того, что можно было бы повесить в рамке на стене.
