— Главное — на нас обратили внимание. ЦК Комсомола думает о нас и надеется на наш талант…
Это, конечно было приятно, но меня грыз даже не червячок, а самый настоящий червяк сомнения. Эдакий голодный дракон и жрал не просто так, а в три хари.
— Ну, а если все-таки песня уже есть? Лежит у них где-то в папочке припасенная до нужного случая. Лежит и ждет своего часа….
— Ничего страшного! — сказал Серега, подхватывая на плечо сумку. — Давайте будем оптимистами. Папочка где-то там и о ней знают только двое. А мы — тут. И если мы все правильно сделаем, то об этом будут знать все, кто нас окружает. Сами же понимаете, что если дать такой песни вырваться, то её обязательно подхватят и запоют.
— И что с того?
— А то, что если мы её сочинил сейчас, в Берлине, на глазах у Тяжельникова, то у нас тогда будет абсолютное алиби. Это классный вариант легализации!
Он посмотрел на нас с ухмылкой, словно видел в будущем нечто очень приятное.
— Представляете… Мы её сочиняем и предлагаем Тяжельникову. Песню тут поют — она наверняка не пройдет незамеченной.
— Это точно, — согласился Никита.
— Именно. И пусть потом, когда мы вернемся домой реальные авторы приходят говорят: «Это же наша песня!»
— Ага. А им в ответ: «Да что вы такое говорите? Мы её из Берлина привезли!»
— Да, — согласился я. — «Где Москва, а где Багдад…» В смысле Берлин.
С этой точки зрения все действительно могло сложиться очень хорошо. Лишь бы потом совесть не заела…
И следом пришла мысли, что если так, не дай Бог, ну, в смысле песня Пахмутовой и Добронравовым уже написана и придется как-то разбираться с тем фактом «параллельного творчества», то это может стать одним из доказательств того, что мы знаем будущее. Ну, разумеется если дойдет до того, что мы захотим Власти открыться. Подумать — подумал, но озвучивать эту мысль не стал. Она была крамольной и преждевременной. Что поддержать наш оптимизм я добавил.
— А спеть её мы попросим Кобзона!
— А если откажется?
Сергей отрицательно покачал головой и уверенным голосом закончил:
— Нам он может быть и откажет, а вот товарищу Тяжельникову — нет.
— Бедные Пахмутова и Добронравов, — вздохнул Никита.
— Да уж побогаче нас будут, — заметил я, давя муки совести. — И давайте не будем забывать, что История — это все то, что уже случилось.
Я многозначительно поднял палец.
— Уже случилось! А вот все то, что в этом мире еще не произошло Историей называться не может. Это все только наше воображение…
Толпа у сцены взревела. Мы отвлеклись. А там, в лучах прожекторов появилась узнаваемая фигура с гитарой.
