— Вы, верно, шутите, граф! — возмутился я. — Ваш сын проклял девушку одним из самых страшных проклятий, которые мне известны! Не возражайте! Мы видели, что после этого случилось с самим Миларом… возможно, его настиг откат от проклятья, но в таком случае, очевидно, что ваше молчание убьет его. Причем довольно скоро!
— Я не верю, — отрезал Вион. Я промолчал. — Только не Милар.
Под моим взглядом он сник.
— Этому должно быть объяснение.
Да уж. И это объяснение следовало бы искать инквизиторам. Но нет, родня Милара опасался раскрыть правду о его магическом даре. И о признаках проклятья, разумеется. Это же сразу целая куча неприятных последствий. Сам мальчик лишится возможности стать инквизиционным судьей, его дед — не сможет оставаться советником-прелатом… И всю семью будут обсуждать еще долго. Милар, будучи магом, поддался демоническому зову, использовал страшное проклятье. Мнимая смерть поддерживает жертву в неприятном состоянии. Никаких призраков жизни не остается — человек даже не дышит, понять, что речь идет о проклятии сможет даже не каждый инквизитор, распознать «мнимую смерть» способен не каждый амулет… Но самое страшное, что человек-то все осознает, все чувствует и понимает. Одна беда — никак не может об этом сообщить. Он заперт в теле, которое становится пыточной камерой.
Не знаю, что намерен был сотворить с Гланой Милар, но случившееся с ним помешало этим планам. Глана умерла и теперь — является мстить Милару. Ирония…
Если бы дар Милара был силен, он мог претендовать на высокий магический пост при дворе. Там-то магов в достатке. Хоть все понимают, что попавший под влияние демонов маг тем опасней, чем больше власти сосредоточено в его руках… Король Елизар тоже маг, но он-то, как говорят, обладает невосприимчивостью к демонической магии. Родовая защита.
Да, в общем, и без магии — со связями родителей и деда — Милар устроился бы неплохо. Граф знал о том, что Милар использовал проклятье. Парню грозила тюрьма, о какой придворной карьере можно говорить!
— Милар с кем-то встречался в саду? — спросил я.
Граф Вион недовольно поморщился.
— Я не сторож своему сыну. Мне неизвестно, зачем он вышел из дома. Никто его не видел. Я расспрашивал слуг, никто не сказал ничего полезного.
Должно быть, он понимал, что верить его словам теперь было сложно.
— Одежда его была в крови и грязи, — добавил вдруг Вион. Кажется, все же смирился с тем, что тайна вышла наружу. Он ссутулился и побледнел, и грозный вид его уже не пугал.
