– Да, мы оба, господин Кадзама и я, слышали этот жуткий шум. А потом, как только мы оказались у входа в башню, раздался низкий, душераздирающий стон, от которого волосы буквально вставали дыбом, – должно быть, это стонал Томида, – и стон еще продолжался, когда мы услышали невообразимый голос призрака.
– Голос призрака? – спросил директор Адзумая, сильно заинтригованный.
– Да, определенно призрака. Не может такой голос принадлежать... человеческому существу! Выглядело это так, будто он смеялся и плакал одновременно... Да, да, словно какой-нибудь игрушечный свисток из воздушного шарика.
– Некоторые перелетные птицы кричат похожим образом, – заметил старый смотритель маяка.
– Крики, может быть, и похожие, но звучат все равно совершенно по-разному. Точнее было бы сказать, что он напоминал крик течной кошки.
– Да, да, вы правы. – Кадзама оставил эту тему. – Как бы то ни было, я отослал Митамуру обратно в радиорубку, а сам продолжил подниматься по лестнице с подсвечником в руке. И когда наконец я добрался до фонарного отсека наверху, который служит также вахтенной комнатой, я стал свидетелем жуткого зрелища...
– Вы увидели призрака? – спросил директор.
– Да. Он пробрался внутрь, разбив толстые стекла вокруг фонарного отсека, огромным камнем.
В этот момент Митамура вскрикнул и указал на ступеньки лестницы впереди нас. В тусклом пламени свечи я увидел лужу темной крови, стекающую вниз по ступенькам. Я затаил дыхание. Не проронив ни слова, мы ступили в помещение фонарного отсека, где воочию увидели следы насилия, оставленные чудовищем.
Отсек был остеклен со всех сторон, но в одном месте, со стороны темного моря, зияла заметная дыра. Как паутина, от нее по стеклу расползались тонкие нити трещин. Холодный ветер загонял в прореху холодный морской туман, заставляя пламя свечи колебаться. Гигантский треугольный фонарь, оборудованный мощной линзой Френеля,[15] стоял прямо в центре небольшого цилиндрического помещения. Часть его была сильно повреждена, и, казалось, из темного жерла горелки вырывается нефтяной газ, поскольку я слышал слабое шипение. Громадные шестерни – характерная черта этих вращающихся маяков – были установлены в раме массивной линзы, которая опиралась на кольцевой поплавок чашеобразной ртутной ванны. Сложный шестеренчатый механизм приводил в действие вращательное устройство, но его разломало на куски. Груз обычно подвешивался внизу и плавно скользил внутри центральной шахты маячной башни, обеспечивая вращающее усилие линзе, однако трос оборвался.
