— Думаешь, её из-за этого убили?
Магичка глаза к потолку возвела, плечами дёрнула.
— Я тебе что — некромант? Хотя от некроманта тут пользы тоже с гулькин нос, если не меньше. Голову-то унесли!
— Голову унесли или тело перенесли?
— Сам видишь: крови нет совсем, девчонку сюда уже мёртвую кинули! Рубили голову, похоже, топором — вон следы. А здесь топора нет и близко…
Надо же, глазастая какая! Верно всё — не держит старый Шиммель в красильне топора. Зачем бы?
— Что тебе ещё сказать, Роннен: ведро это, с краской, скорее всего, сам убийца и толкнул, когда в темноте сюда зашёл. Видишь следы? Небось, лет через десять рыбаки в Дурной заводи подмётки выловят… А вот это… похоже, краем длинной одежды вляпался. Кто в городе длинное носит?
— На гулянья даже я надеваю, если не при исполнении.
— Сто драных козлов, вчера же гульки были! Не смотри так, я уже дня три лишь твоими эликсирами и занимаюсь, света белого не вижу… Девчонка местная — видишь вышивку по рукаву? Тут у каждой второй такая. Юбка опять же — их на Вдовьей улице шьют.
— Понял. Пошлю людей, пусть выспросят.
Роннен с магичкой ещё долго толковали, а Шиммеля Гернзона от их разговора мутило. И страшно становилось: вот, девица лежит мёртвая — ладно, не девица, но сути не меняет — а эти двое о своём, о просе для лошадей, о травах для эликсиров… Нельзя же так, не по-людски!
Впрочем, уже вечером старый Шиммель срочно варил новую краску для пелен Мироськи Славеновой — пусть ей Вдали будет лучше, чем здесь! — и о загубленной молодке за работой не вспоминал.
А тело стражники забрали.
Им по чину положено.
* * *
Кто покойница такая, выяснили на следующее же утро. Пришёл в дежурную караулку лесоруб Фенон Плесь, сказал, что дочка его, Агашка, домой не вертается. А девка не гулящая, справная…
От кого была брюхата справная Агашка Плесь, папаша её не знал.
Старый Шиммель пелены выкрасил в лучший чёрный цвет — «глубокая ночь». И денег почти не взял — нехорошо. Горе-то у родителей какое…
Фенон напивался с мельником Ивосей каждый вечер и грозился погубителю дочери кишки через нос вытащить и на детородный орган намотать. А пока бил в кабаках посуду и рыдал по канавам, избитый — владельцам питейных заведений было наплевать на горе лесоруба.
Жена Фенона молча чахла. Она тоже не знала, от кого у Агашки дитя.
Впоследствии Шиммель утверждал, что его стопы направили сами боги — обычно старый Гернзон на похороны не ходил. А тут пошёл. Может, и впрямь судьба…
