Молодой индеец вспыхнул от негодования.
— Я тебе дам по доллару! — выкрикнул он, смотря поверх волнующейся очереди. — Кто хочет, тот пускай платит, я же ни за что платить не собираюсь. Это — моя земля, в конце концов, и я имею право на своей земле бесплатно выпить чашку воды. И ты что, Хью, будешь продавать мне моё же право по доллару за галлон, засранец чёртов?
— Вот и иди к пруду на своей земле и там пересказывай местным рыбам хоть весь «Билль о правах»! — огрызнулись с цистерны. — Тебе мало того, что ты три дня бесплатно рок-н-ролл будешь слушать?
Однако Джоуи неожиданно поддержали, и невидимый Хью в конце концов уступил. Тем временем включили насосы, и вода стала наполнять цистерну. Один из стоявших на ней добровольцев стал развязывать мешки, и их содержимое белым неконтролируемым потоком хлынуло в воду.
— Вы там с хлоркой хоть не перестарайтесь, слышите! — прокричали откуда-то из толпы. — Воду ж в рот невозможно взять будет.
— Да расслабься ты, чувак! Ты её даже не почувствуешь, хлорку эту! — отозвались сверху. — Здесь такой объём…
«М-дааа… — невольно подумалось Стюарту. — „Расслабься“… Прямо девиз феста».
Набрав воды из цистерны, парень вернулся к девушкам. Следующая пара часов тянулась невыносимо долго. Он сидел рядом с ними, слонялся поодаль, стараясь не отходить далеко; пытался отыскать палатку с врачом; рассеянно наблюдал за уроками медитации, которые давали тут же, под деревьями, тянувшимися от дороги почти до самого пруда; прислушивался к разговорам; пару раз бегал за сэндвичами, которые раздавали бесплатно в палатке на другом конце поля члены еврейской общины из расположенного неподалёку Монтичелло… Несколько раз он натыкался на странного долговязого человека в костюме Медведя Смоки, дудевшего в дуделку и пристававшего к прохожим с вопросом: «Как дела?» Когда долговязый спросил об этом Стюарта, парень улыбнулся и поднял вверх большой палец, хотя на душе было совсем неспокойно. Затем со словами «Держи, чувак, это подарок от Медведя» кто-то сунул ему несколько таблеток ЛСД. Стюарт машинально кивнул и положил их в карман джинсов, даже не спросив, о каком «Медведе»[2] идёт речь. Он нервничал; его не покидала внутренняя дрожь, смешанная с непонятным возбуждением. Каждый раз, возвращаясь после бесцельных блужданий, он боялся застать начало родов, боялся своего незнания и неуверенности и всякий раз облегчённо вздыхал, видя, что всё без изменений — разве что только Флоренс казалась всё бледнее. Порой же его начинало знобить по-настоящему, и чтобы усталостью задавить эту нервную дрожь, Стюарт снова пускался в нескончаемые похождения по переполненному полю. Однако приторно-сладкий густой воздух, в котором уже не растворялся дым от множества «косяков» с марихуаной, делал своё дело: голова начинала потихоньку плыть, тело обретало странную лёгкость, помимо воли на лицо время от времени выползала глупая довольная улыбка.
