Нет, в другое время, в лупанарии, конечно же…
Таргус размышлял на отвлечённые темы, а Грета тем временем начала расчехлять один из аппаратов для кормления, неверно интерпретировав его долгий взгляд на него.
Но участь быть накормленным против желания его миновала. В комнату вбежали священник и германский «отец» Таргуса. Они о чём-то восторженно говорили, потом священник, заметивший оголённую грудь, возмущённо выговаривал что-то Грете, а затем святоша подошёл к колыбели с внимательно и грозно смотрящим на него Таргусом и спросил:
– Ты понимаешь меня?
Таргус хотел послать его, но ему всё это чертовски надоело, поэтому он просто промолчал.
– Ты назвал Грету тупой, – утвердительно, ужасно коверкая латынь, которой его рот просто недостоин, произнёс священник.
Малолетний поневоле Таргус был бы склонен согласиться со стариком, но он придерживался тактики молчания, чтобы эти германцы поскорее от него отвязались.
Переговариваясь друг с другом, эти варвары ждали его ответа, а он переводил взгляд с «отца» на «отца».
Не дождавшись ответа, священник снова спросил на латыни:
– Почему ты молчишь?
Таргус вместо ответа отвернулся от них на другой бок и попытался уснуть. Минута, две, они не уходят. Таргус повернулся к ним и не очень чётко махнул рукой в сторону выхода:
– Adepto de hic[6], – членораздельно, старательно выводя слова, произнёс Таргус.
Выпучив глаза, священник начал говорить «отцу» что-то на германском. «Отец» восторженно что-то отвечал ему.
Таргус потерял интерес к разговору уже давно, поэтому снова отвернулся и попытался заснуть. Постепенно, под варварский бубнёж, он уснул.
Глава II. Tu quis es, Targus Viridian?[7]
//Герцогство Шлезвиг-Гольштейн, город Киль, 29 июля 1729 года//
Первые шаги.
Первые шаги – очень важные шаги.
Таргус это прекрасно понимал.
Поэтому, падая, он поднимался снова. Упорно, шаг за шагом, он двигался к заветной цели – к автономности передвижения.
Святоша с того памятного момента, когда он его послал, пребывал в доме постоянно, тщательно что-то записывая пером в примитивную пергаментную книгу, время от времени поглядывая на Таргуса. Больше на контакт святоша, которого звали отцом Ламбертом, не выходил, просто смотрел и записывал. Ещё один соглядатай вдобавок к Грете.
«И Плутон с ним», – подумал Таргус, в очередной раз поднимаясь на ноги и неловко балансируя на них, словно цирковой гимнаст на канате под тряпичным шатром. – «К слову о цирке…»
Его «папаша» очень любил театр. Это чуть-чуть извиняло его варварское воспитание и поведение, но он всё равно оставался нероманизированным германцем.
