Он начал снимать с себя меха.
— Вы можете оставаться на холоде в чем мать родила в течение примерно тридцати минут, не рискуя жизнью, если вы не перестанете двигаться, как бы низко не опустилась температура. Я имею в виду, «низко» в пределах разумного — не в Сибири, наверное. Но я думаю, у нас здесь потеплее. Я под защитой, а вы нет. Вы возьмете обе эти шкуры — одну для себя и другую для… Вы не назвали мне ее имя.
— Джоан Рейнс, — сказал Дорман. Я также не на звал своего. Дэвид Дорман.
— А вы родом из…
— Тоже с запада, — сказал Дорман. Северная Дакота Когда я был ребенком, то купался нагишом в холодных горных потоках. Так что я просто собирался сказать вам, что возьму одну шкуру для Джоан.
— Не дури, — сказал Эймс. — Твоя кожа синеет.
Он приспустил свою верхнюю меховую одежду ниже колен и снял ее. Затем Эймс наклонился, поднял мех и бросил Дорману, который поймал шкуру на лету. Она была еще тяжелее, чем он поначалу думал.
Нижнее одеяние Эймса было такого же цвета как и то, которое он снял — коричневая шкура с проседью; но с виду она казалась немного более гладкой, как будто животное, с которого сняли мех, принадлежало к семейству бобровых или каких–то других земноводных грызунов, которые стали гладкими от постоянного пребывания в воде.
Кобура для пистолета, сделанная из черной кожи, свободно болталась на бедре, но ремешок, к которому она была прикреплена, был затянут достаточно туго и немного сужал одежду на талии; костюм из–за этого слегка напоминал тунику.
Эймс быстро отстегнул кобуру и бросил ее на землю, по–видимому, не задумываясь о том, что удар может привести к выстрелу и три «золотых» пули, которые все еще оставались в пистолете, могут пропасть впустую. Дорман был совершенно уверен, что от удара большой пистолет не мог разрядиться или взорваться. Но он слегка вздрогнул, когда кобура скользнула по ледяной поверхности точно так же, как недавно выброшенный камень, и остановилась рядом с тем местом, где он стоял.
Это был знак доверия Эймса, подумал Дэвид; ведь человек настолько торопился снять с себя верхнюю одежду и даже не остановился, чтобы шагнуть вперед и подобрать оружие. Это могло означать только одно: Эймс был человеком сострадательным, способным представить, что Джоан ждет за валуном и что тепло ей необходимо даже больше, чем мужчине, который хотя и был легко одет, но много двигался.
Дорман считал свои потребности менее важными и поэтому хотел уже настоять на том, чтобы Эймс оставил себе нижнее одеяние вопреки уже высказанным разумным соображениям. Но прежде чем Дэвид успел возразить, вторая шкура уже лежала у ног Эймса, а он стоял совершенно голый на ледяной равнине.
