Но затем, последнее препятствие, казалось, внезапно растворилось и исчезло. Он миновал гребцов и встал рядом с рулевым, глядя мимо пушки–гарпуна на то, что сперва представлялось лишь огромным столбом воды, выброшенной ввысь. Как будто огромный зверь, взлетевший в порыве ярости над волнами, прихватил часть воды из залива с собой и начал метаться между морем и небом в глубинах водоворота.
Но Дорман быстро понял, что это была по большей части иллюзия. Огромный зверь взмыл вверх вместе с водой. Но это его собственное, мокрое, сверкающее, необъятное туловище на мгновенье приняло форму бурлящего водоворота, возносящегося к небу.
Теперь вся вода падала обратно в залив, и огромный зверь резко и явно выделялся на фоне неба; на мгновенье он застыл и показался совершенно неподвижным. Но Дорман знал, что это — противоположность спокойствия, что кажущаяся неподвижность — такая же иллюзия, вызванная расстоянием и огромной высотой, на которую взлетел монстр.
Внезапно он опустился, направившись прямо вниз к лодке, прежде чем Дорман успел приблизиться к пушке–гарпуну и посмотреть на рулевого, который выкрикивал ему предупреждения несколькими минутами ранее.
Затем, почти мгновенно, рулевой исчез. Но в море его швырнул не рухнувший сверху зверь. Две большие волны (вторая была выше первой) захлестнули нос лодки, когда все еще погруженные в воду задние конечности чудовища вспенили поверхность залива вокруг лодки; поднялись новые волны, еще выше тех, которые взметнули и опустили побитую штормом лодку.
К счастью, лодка снова поднималась, когда ударили волны, в результате под водой оказалась не вся ее носовая часть. Дормана отбросило в сторону борта, а затем вперед по палубе. Он на секунду зацепился за основание пушки–гарпуна; руки его скользили и отчаянно цеплялись за что–то тонкое, что можно было обхватить.
Дорман изо всех сил пытался подняться, и ему почти удалось встать на ноги, когда первый гребец, шатаясь, подошел к нему, схватил за плечи и снова отбросил от борта.
Это был молодой мужчина с густой бородой; казалось, он внезапно сошел с ума. Он что–то кричал, но Дорман ничего не мог расслышать — таким громким был рев ветра; матрос с фанатичной яростью смотрел на Дэвида.
Прежде чем Дорман успел подняться, его схватили за плечи во второй раз, и он понял, что борется с мужчиной. Дэвиду почти тотчас же нанесли яростный удар в висок, на который ему каким–то образом удалось ответить. Он даже сумел ударить безумца коленом в пах, но прежде чем он смог вырваться, тень упала на лодку, и палуба начала ускользать из–под него. Лодка сотряслась, как будто уже собиралась развалиться, а затем поднялась высоко в воздух. Дорман ощутил в груди ужасающую легкость и, хотя она ничем не отличалась от ощущения падения, которое он испытывал в кошмарах и быстро опускающихся лифтах, но ощущение казалось бесконечным и по этой причине более пугающим.
