– Вот скажи мне, дорогая моя, какого хуя… Ответь, ну, какого же хуя! Какого же, мать твою, хуя ты отыгрываешь свою роль не по сценарию? Ты тупая? А? – Маклаков откинул с колен планшет на диван, и уперся локтями в колени, закрыв глаза ладонью.
– Акакий Наумыч… Простите, я сыграю нормально… – пропищала ему в ответ девчоночка в черной шлюшной юбке.
– А массовка? – глазами сквозь пальцы он окинул зал с сидевшими там людьми, – эй! Ты! – сквозь пространство Маклаков ткнул в Пука микрофоном, – скажи мне, какого черта?! Ты можешь снять со своего ебла лыбу?! Кто набирал этих долбоебов? – Маклаков встал с дивана и направился к тому месту, где сидел Пук, – вот скажи мне, дурачок? – практически шепотом проговорил Маклаков, приблизившись практически вплотную к уху Пука, – вот посмотри на нее, – он навел микрофон в сторону героини в шлюшной юбке, – девочке пятнадцать лет, возможно ее трахнул тот одиннадцатилетний мальчик, а, возможно, ее двоюродный дядька! – он дышал так напряженно, что Пук ощущал как одна ноздря Маклакова с трудом выпускает воздух из носовой полости. Пук не мог остановить свой смех, – что ты ржешь?!
– Акакий Наумыч, – Пук закрыл лицо руками, уши его покраснели, – но ведь, это же такой абсурд!
– Твоя жизнь – абсурд, дегенерат. А люди, вот те долбоебы, как ты, любят жрать это дерьмо через черную коробку. Еще раз заржешь, я ебну тебя этим, сука, микрофоном. Ты понял? – Маклаков занес над макушкой Пука микрофон и, не доходя до нее буквально сантиметров десяти, резко притянул микрофон к груди.
– Окей, окей, – сказал Пук, пытаясь проглотить смех, застрявший на уровне сужений пищевода.
– Как твое имя?
– Пук.
– Самое уебское имя, что я только слышал за свою жизнь, – сказал Маклаков, спускаясь вниз по лестнице к белым диванам.
Приглашенные гости зевали. Кто-то отпивал воды из пластиковой бутылки, издавая громкие гортанные звуки, разносившиеся по студии. Маклаков встал в позу, режиссер махнул рукой оператору, вышла девушка с хлопушкой. Она уже была готова взмахнуть ей, но Маклаков резко развернулся в сторону пьющего гостя и проорал в свой микрофон:
– Геннадий Инокентич! Заебал пить! – посмотрел в сторону статиста, – эй, ты. Забери у придурка воду. Быстро.
Статист подбежал к Геннадию Инокентичу, шепнул ему что-то на ухо и забрал тару.
– Снимаем по новой! Где она? Где девочка с хлопушкой? – Маклаков взглядом поискал ее за камерой.
Перед объективом появилась статистка с хлопушкой, сказала номер кадра и дубля, а затем испарилась за камерой. В студии воцарилась гробовая тишина. «Тишину, вероятно, так и называют гробовой, – думал Пук, сидя на своем месте, – потому что она хоронит здравый смысл в этом дерьме, происходящем здесь. Гребанный цирк, мать его». Прозвучала команда мотор.
