Но все это большей частью касалось стационарных переходов, расположенных в каждом из больших городов. Заклинания телепортации и личные амулеты переноса были гораздо более безопасны, зато и стоили в разы дороже. Поэтому одним из самых редких и завидных магических умений считался именно дар к свободному пространственному перемещению. И чем сильнее он был, тем большее количество людей мог взять с собой телепортирующийся маг.
Но нам-то идти предстояло именно стационарным порталом! Так что в данном случае мои опасения были более чем оправданы. Рон еще не успел толком оправиться от ранения и последующей слабости. А я со своим новорожденным и нестабильным даром вообще непонятно как могу быть воспринята магическим переходом.
А если все это помножить на мой уже впитавшийся в кровь страх перед подобного вида магией, то становилось понятно — за право жить, дышать и добираться до столицы своим ходом по твердой земле я буду драться до последнего! Даже если для этого придется поднять руку на раненого человека. Здесь уж он меня не переупрямит, как бы ни старался. У каждого человека есть свой предел терпения и я, кажется, уже достигла своего!
Смех стал тише, медленно, но верно переходя в тихие всхлипывания. Слезы неудержимым потомком текли по щекам, а я, все так же сидя на корточках у стены, медленно начала раскачиваться взад и вперед, не в силах совладать с реакциями своего тела. Если раньше, в госпитале, я думала, что мне было плохо и я срывалась, то теперь со всей очевидностью поняла: по настоящему ПЛОХО мне было именно сейчас.
Одна в чужой стране. С фактически незнакомым человеком, который совершенно не считается с моим мнением и готов рисковать не только своей, но и моей жизнью ради собственного упрямства. И при этом я не могу отказаться от выполнения своей миссии. Не могу, и все тут! Я обещала. Я слово дала! Не кому-то, самой себе. Что все сделаю, лишь бы эта война поскорее кончилась. Чтобы больше не видеть, как умирают в госпиталях ни в чем не повинные люди, чтобы не слышать их тихий плач и предсмертные стоны. Чтобы мне, наконец-то, перестали сниться страшные раны солдат и лицо того угасающего у меня на руках совсем еще мальчишки, глядящего с безысходной тоской в стекленеющих глазах.
Спрятав лицо в ладонях, я громко, надрывно плакала от горя, усталости и жалости к себе, совершенно не стесняясь своей слабости. Все равно. Мне все уже все равно. Пусть видит. Пусть презирает. Но изменить мое решение он не сумеет. Я должна выжить, и с ним или без него закончить это дело. Не знаю как. Не знаю, получится ли это вообще? Но я сделаю все от меня зависящее. А там — будь, что будет! В конце концов, терять мне уже нечего.
