- Пошел ты! – беззлобно отзывается Лев, не глядя на него. – Куда тебя ведут, Алина?
- На уборку. – смотрю на него снизу вверх, на такого большого и сильного, словно медведя, а не мужчины. Как же мне хочется спрятаться за него от всего этого ужаса, что окружает меня! Чтобы он укрыл меня, пожалел, защитил.
- Какую на хрен, уборку, ты на ногах толком не стоишь! Вы совсем с дуба рухнули? – обращается он к Бычаре.
- Приказ Ашотджана, - пожимает плечами конвоир.
Ну почему я проявляю слабость рядом со Львом? Без него еще как-то держусь, а когда он близко, я то реву как корова, то как сейчас, покачиваюсь.
- Алин! – подхватывает он меня.
Какие у него сильные крепкие руки. А еще он теплый, нет, горячий! Так трепетно держит меня за руку, опирает меня на свое тело.
- Алин, тебя хоть кормили?
- Нет.
Обычно нас так и поднимали, около шести утра, до двенадцати мы убирались на голодный желудок, кормили нас только потом, считая, что работать сытым – не то.
- Бл*ть! Алин, прости, что при тебе, но у меня нет других слов. А ну пошли за мной! – он подхватывает меня на руки, прижимая к своей груди.
- Эй, Лев, ты о*уел? Оставь девку! Я щас шмальну, слышишь? – и хотя Бычара угрожает, но в действиях его нервозность, а в голосе неуверенность.
- Пошли вы все тут на хрен, уроды! – шипит Лев сквозь зубы. – Накормлю ее завтраком и отдам!
Бычара в растерянности. Со Львом ему тоже неохота связываться. Он плетется за нами, тогда как Лев уверенно несет меня в зал, к барной стойке.
- Чай сделай, зеленый, - бросает Лев бармену, внимательно разглядывая мое бледное лицо, - сладкий. Бутерброд сооруди, и шоколад дай, вон тот бельгийский. На мой счет запиши!
Я сижу в темном прокуренном зале, в уголке, на диване прожжённым сигаретами. Так шумно и орет музыка, но это не имеет значения. Напротив меня сидит мой спаситель и смотрит на то, как я уплетаю добытый им завтрак. Бычара устроился поодаль, втыкается в свой телефон.
Лев протягивает мне кулак, и пальцами манит мою руку. Я вспыхиваю. Такое невинное движение, такое проявление нежности, а я снова реветь готова, потому что отвыкла от этого. Совсем дикой и запуганной стала. Я тяну к нему свою ладонь, а он что-то вкладывает в нее, холодное и металлическое.
- «Спрячь», - произносит одними губами.
