Я помню её крик. Я помню, как она вскочила и бежала от меня, а я за ней, пытаясь убедить её, что ей просто приснился кошмар. Я здесь… Я помню предательство моего брата. Старшего брата, женившегося на ней через несколько месяцев после моей смерти. Это я понял по снимкам, стоящим на тех же местах на камине в моём бывшем кабинете, где раньше располагались наши свадебные кадры. Я запомнил её крик, выражение её перекошенного от страха, когда-то для меня красивого, лица и объяснения причин её состояния. Она говорила своему новому мужу, что видела мой призрак, не простивший её предательство. Она указывала на меня пальцем и вопила, а затем упала в обморок от переизбытка чувств. Я помню, как узнал, что умер.
Самое страшное для меня – ничего не понимать и не чувствовать. Словно я смотрел фильм со стороны и не принимал в нём участия, но так хотел. Размахивал руками, кричал, прыгал, но ничего не менялось. Ни у кого не было такой же реакции на моё появление, как у моей жены. Ещё я всё слышал. Слышал о том, что умер я три года назад от выстрела в висок. Слышал о том, как она просила меня не преследовать её и убираться из моего же дома, который я купил на все свои деньги, чтобы порадовать её и начать наше совместное будущее. Я слышал плющ, шуршащий на холодном ночном ветру. Я слышал недоумение брата и его убеждающие мою жену слова о том, что она слишком впечатлительна из-за беременности. И я помнил, что она просила меня подождать с детьми, ведь мы так молоды, всё это успеется. Она не готова к ним. Да и я постоянно был на дежурствах в больнице. Подождать надо было не меньше пяти лет. Но она не ждала пять лет без меня. Она носила ребёнка от другого мужчины через три года, ей не нужно было время, чтобы жить без меня. Наверное, именно это и заставило меня разозлиться. Обидно, как и любому другому человеку, что ты здесь, наблюдаешь за всем и слышишь ужасающие признания. Моя злость и ярость перевернули весь дом, разломали картины и рамки с их фотографиями, и мне удалось написать послание краской, которую они купили для детской: «Виновны».
Мне было страшно, очень страшно осознавать, что я умер. Я не живой, и никто меня не видит, кроме жены. Меня перенесло к своей могиле с засохшими цветами на ней. Мою могилу забросили и давно никто не приходил прибраться на ней. Меня даже уже не помнили. Затем я вернулся обратно в дом и обезумел от боли. Хотя моё сердце не стучало, но боль я чувствовал. Она была уничтожающей всю мою жизнь, мою любовь, моё счастье, меня. Я сходил с ума в тишине и одиночестве, поэтому пугал их, преследовал и требовал, чтобы они приняли тот факт, что я до сих пор здесь. Самое отвратительное для меня было – не иметь шанса преследовать брата и МОЮ жену, которую он украл у меня. Они сбежали. Я не мог выйти за пределы города, меня возвращало в дом, хотя я пытался очень много раз последовать за ними, найти их. Я знал, что они спрятались в родительском летнем домике в другом штате, так легко тоже забывших обо мне. Тщетные попытки. Злость копилась, превращая меня в разъярённый поток воздуха, летающий по городу и ломающий ветки деревьев, обрушивая их на дома. А потом мне хотелось плакать. Плакать, как мальчишке, ведь я не помнил, как так получилось, что я вернулся призраком, в которого никогда не верил. Да, сгусток энергии, имеющий прошлую внешнюю оболочку, сотворённую по памяти. И объяснений никто мне не мог дать. Никто. А я кричал. Каждый день кричал и просил проходящих мимо людей о помощи. Я падал на колени, умоляя их помочь мне. Одна тишина в ответ. Порой я даже не различал лиц людей, они как будто все были похожи друг на друга. Мне казалось, что это ад, один из кругов, где я должен раскаяться за самоубийство. А затем наступили холод и пустота. Я не в силах был понять, что от меня хотят и почему именно я стал вот таким через три года после своей смерти. Не сразу, а через некоторое время. Зачем? Почему я так мучился? За что? Я был хорошим человеком. Добрым. Отзывчивым. Любящим. Открытым. Мужем. Другом. Сыном. Братом. Кузеном. Живым.
