И действительно, чуть позже подполковник Пресков прислал полковнику на подпись несколько бумаг. Павла Петровна любезно взялась отнести бумаги мужу.
— Тебя никогда не интересовали мои служебные дела, Павла… — удивленно пробормотал тот.
— Твоя служба, возможно, единственное, что осталось нам отныне и впредь, — Павла Петровна тяжело вздохнула, — поэтому я и взялась помочь тебе. Я прочту тебе бумаги, а ты продиктуешь мне ответ, я его запишу — вот и всё. Так ты не устанешь.
Полковник лежал в кровати, положив голову на огромные подушки, на фоне которых четко выделялось его бледное, как мел, лицо. Он с благодарностью посмотрел на жену, принимая ее помощь. Через несколько минут все нерешенные вопросы были улажены. Когда они добрались до отправки офицеров с новобранцами на полевые учения, Керлов заметил, что подполковник мог бы сам решить этот вопрос, и ограничился диктовкой списка офицеров, которым надлежало отправиться в поля. Павла Петровна без лишних вопросов, не дрогнув лицом, вписала в него вместо одного из офицеров Лаврецкого. Керлов подписал бумагу, и Дмитрий вызвался передать бумаги ординарцу подполковника.
Мать с сыном довольно улыбнулись, глядя на удаляющегося ординарца, везущего Лаврецкому приговор…
Федор в отчаянии встал со скамейки, сидя на которой безуспешно поджидал Лизу вот уже несколько часов. Он достал из кармашка серебряные часы и, взглянув на циферблат, понял, что пора возвращаться в казарму. Приближалось время заступать в караул. В то время как его лошадь шагала по аллее, все больше удаляясь от дома, с противоположной стороны по широкой дорожке прямо к двери тоже верхом подъехал другой человек. Его лошадь была самой красивой из тех, что когда-либо видел поручик. Федор заметил, как высокий, крепко сбитый мужчина спешился, передал поводья первому подбежавшему к нему слуге и, по-хозяйски уверенно ступая, исчез за большой дверью.
— Карелин, — тоскливо прошептал Лаврецкий. — Он пришел сюда, как к себе домой!
Горький привкус ревности, сомнений и недоверия наполнил сердце Федора. Он развернул коня и остановился прямо перед дверью лизиного дома. Борис вышел ему навстречу, и Лаврецкий спросил его о девушке. Дворецкий ответил, что Елизавета Ивановна «отдыхать изволят». Федор справился о здоровье полковника и уехал, передав Лизе простую записку, как долг вежливости.
Узнав об этом, Надя набросилась на брата.
— Ты непременно должен был увидеться с ней или хотя бы карточку свою послать! — горячо втолковывала она незадачливому горе-жениху.
