- Мери...дит... Ты бы хоть перчатки надела, что - ли... Холодно ведь...
- ПРОСТИ...
Дальше была только тьма.
Глава 22
Превозмогая невыносимую боль, жжение и ломоту во всем теле, Элиджар попробовал пошевелиться.
Сколько прошло - час, два? Несколько минут? Он не знал. Не знал он также и где находится сейчас. Перед глазами стояла темнота, бархатная и холодная, как вывешенное на мороз покрывало. По этому покрывалу весело пробегали то красные пятна, то золотые искры.
Кое - как выпростав руку из под одеяла, лимбрий ощупал лицо. Так и было - глаза скрывала повязка, влажная ткань, пропитанная чем - то пахучим. Оборотень попробовал сдвинуть ее.
- Не надо, не надо! - на его руку легли тонкие, родные пальцы. Щеки легко коснулось нежное, цветочное дыхание. - Не снимай! Рано еще... Марта сказала - дней десять, не меньше. Элиджар, ну пожалуйста!
Всхлип, ее рука в его ладони, тоже чем - то перевязанной.
- Меридит, - произнес Элиджар и не узнал своего голоса. Звуки, которые исторгала глотка, были сиплыми и слабыми, как у чахоточного больного или горького пьяницы. - Какой день сегодня?
- Сусальная неделя, Элиджар. Пятый день после Дня Холода. После того дня... Тебе глаза сильно ядом выжгло. И сам ты весь...
Принцесса резко оборвала начавшиеся было причитания.
- Давай, конфетка. - приказал он - Говори, как есть. Все рассказывай. Как и кто пострадал. Сколько смертей. Кто жив, кто умер. И не вздумай врать. Иди сюда и рассказывай.
Принцесса подошла осторожно, крадучись, как напакостившая кошка. Лимбрий не мог видеть пару, однако он знал точно, как конфетка сейчас выглядит.
Глазки в пол, закушенная нижняя губа, слегка приподнятые плечи. Да, и еще в руках комкает что - нибудь, полотенце или салфетку. А может, и ничего не комкает, просто сцепила между собой хрупкие пальцы и потирает подушечками их один о другой.
За эти месяцы, дни, часы и минуты он хорошо выучил все ее жесты, тон голоса, тон смеха. Иногда чистый, как колокольчик. Иногда хамски - истерзанный, нервный, истеричный. Иногда противное хихиканье, какое - то мышиное, если б только мыши умели хихикать.
Изучил и запомнил настолько, что вот вынь кто - нибудь ему разум, заменив полностью звериным, то и тогда остались бы в чудом уцелевших клеточках памяти воспоминания о ней.
О ее руках, глазах и голосе. О ее жертвенности. О ее вероломстве.
Элиджар подвинулся, давая ей место.
- Садись, - приказал он, сделав это как - то так, что девушка не смогла отказать, хотя уже было раскрыла рот - Я слушаю.
