В качестве ударной части я взял единственный имеющийся у меня инструмент, нож, рукоятка которого вполне сойдет за молоток — мне же не медный лист чеканить, а тонкую картонку — вырезал из безжалостно уничтоженного карандаша несколько отличных твердых штампиков — как хорошо, что карандаши в эти годы делают из кедра — а вот матрица… На чем бы вырезать углубления?
Я задумчиво посмотрел на стол, но потом подумал, что хозяйка не обрадуется вырезанным на нем непонятным узорам. О, трехногий табурет в углу! Если я испорчу сиденье — она, конечно снова заметит, но я же хитрый. Я перевернул табурет кверху ножками, срезал ножом подощву одной из ножек до чистой древесины. Отлично. Вырезай, не хочу.
Через некоторое время, когда все было готово, я положил на вырезанные в ножке табурета углубления отрезанный от края кусок фотобумаги — не на готовом же фото пробовать, верно? — приставил штампик, занес, держа за лезвие, нож…
Бух!
За дверью что-то грохнуло, сонный голос хозяйки произнес:
— Ершан, ты там что творишь?
— Чемодан рассохся, гвоздики забиваю.
— Потише, ночь на дворе…
Он зашаркала куда-то по коридору. Не спится ей среди ночи… А с другой стороны — мог бы и сам потише быть. Я положил под стоящий на полу перевернутый табурет сброшенное с кровати одеяло, подвинул лампу к краю стола, взял штампик и нож…
Попытка номер два…
* * *
Честно говоря, первое фото я запорол. Нет, аккуратно тюкая, я смог выдавить нужные буквы на фото. Правда, они выглядели чуть более потертыми, чем должны были быть, но я не собираюсь никому показывать старое фото для сравнения. А вот то, что я закривил и край нижнего оттиска не сходился с тем, что был на паспорте, на два миллиметра — это косяк. Который при быстром просмотре паспорта в глаза не бросится, но я не могу рассчитывать на поголовную невнимательность здешней милиции. Или приемной комиссии, которая тоже будет смотреть документы.
Пришлось делать второе фото.
Вот оно уже вышло на загляденье. Намазав фото клеем, я приложил его к паспорту… легло как родное! Теперь у меня есть документы! Я теперь не букашка без бумажки, я — человек! Ершан Ершанов, уроженец, этта, Талгана. Из которого надо валить подальше, чтобы не наткнуться на «односельчанина». Земля, в некоторых случаях — чертовски маленькое и тесное место.
Все обрывки промокашки и бумажек с пробами, кусочки ластика, в которых никто уже не опознает никакие буквы, щепки карандаша, щепки от обструганного табурета, разрезанные на мелкие кусочки две фотографии, старая и неполучившаяся — все это тщательно перемешано, завернуто в три бумажных кулечка и будет выкинуто по дороге на вокзал в три разные урны. Не то, чтобы я боялся того, что кто-то достанет обрывки и сложит из них цельную картину, после чего все поймет и объявит меня в розыск, но… Макс Шрек тоже не боялся[3]. И американцы в Иране не боялись[4]. И что получилось? Не-ет, береженого Бог бережет.
