Опять грязь из-под копыт, тряска в незнакомом тарантасе — «штатный» извозчик, не выдержав нагрузки, запил.
Информация идет валом, параллельно растет известность. Вот уже предложили идти в услужение. Обоим сразу.
Благодетели, а оно нам надо?
Все вокруг говорят о девятом января и поражении в войне. Изредка вспоминают о покушении на Великого князя. Основная тема — манифест 18 февраля и всеобщее избирательное право. С поражением, по-видимому, смирились.
Вокруг звучат фамилии: Франк, Рожественский, Струве, Шмидт, Куропаткин, поп Гапон и Савинков — кошмар, что за каша в голове.
Господи, да когда же воскресенье!
* * *
— Sprechen Sie deutch? — сурово сдвинув брови Мишенин.
— Nein, — безмятежно ответил Зверев.
— Du bist Dumkopf, Grossdumkopf! — жестко выговорил математик, отыгрываясь за свои страдания. — Как ты можешь по-немецки отвечать «нет», если ты не знаешь языка, где логика?
Брови математика вновь сдвинулись, но этот момент совпал с «орлиным» клекотом часов-кукушки.
— Шабаш, господин штурмбаншулер! Два часа допроса я выдержал. Тетрадки на фиг, учебники на цигарки. Кстати, не планируешь устроиться в гестапо? Тебя возьмут без конкурса, — радостно затараторил Дима.
Английская и немецкая муштра проходила почти каждое утро. С английским Дима справлялся вполне успешно, но немецкий ему не нравился. С Федотовым все было наоборот. Матерый апологет русского языка никак не мог взять в толк, почему в английском пишется одно, а читается другое. Он это связывал с врожденным коварством англичан. Наверное, поэтому его английская речь изрядно сдабривалась специфическим русским фольклором. Старому подпевали, но во врожденное коварство англов не верили.
— Степаныч, что-то ты сегодня не в меру молчалив, а ведь сегодня воскресенье, — ехидно начал Зверев.
— Так о вкусе чая мы вроде бы поговорили, — Борис ждал продолжения.
— Не надо уходить от ответа. Ты сколько нам об электротехнике наговорил, а сейчас молчишь. Нехорошо это, народ волнуется.
— Так идея должна вызреть, а аборт лишает счастья материнства.
— Какой аборт, вы о чем? — математик оторопело уставился на Бориса.
— Ильич, возьмем, к примеру, вилку. Что ты в ней видишь? Ты, наверное, скажешь, мол, у вилки есть зубья, так?
В вопросе прозвучало: «О чем вы думаете, рядовой Иванов, глядя на эту кучу кирпича?»
Доцент анекдот явно знал. Федотову оставалось удрученно вздохнуть:
— Народ требует доложить, что мы с тобой накопали и куда вкладывать денежки. Я правильно излагаю, Дмитрий Павлович?
