От этого истеричного вопля Борис начал внутренне закипать. Сказалось и напряжение последних дней, и постоянные «взбрыки» Мишенина, и вчерашнее возлияние.
Наблюдая, как внимательно, не мигая, Дима смотрит в глаза Доценту, как тот начинает неуверенно отводить взгляд, Борис вдруг осознал, что присутствует на спектакле. И режиссер этого спектакля вот этот двадцатисемилетний молодой человек.
«Да зачем ты его спровоцировал»? — раздраженно подумал Борис, уже понимая, что все сделано своевременно.
— Владимир Ильич, а сколько вам лет? — спросил Дима, все так же внимательно глядя в глаза Мишенину.
— А что вам мой возраст, возраст мой не причем, — неуверенно забормотал Ильич, пряча глаза и нервно теребя воротник рубашки.
— Владимир Ильич, я сейчас вам кое-что скажу, и не дай вам бог меня перебить. Вы меня понимаете? — с нажимом произнес Дима, отчего Борис физически ощутил исходившую в адрес Мишенина холодную угрозу. — Ну, вот и хорошо, — жестко продолжил Зверев, отчего голова Мишенина вжалась в плечи. — Владимир Ильич, Вам тридцать семь лет, и вы вполне зрелый мужчина. Я это к тому, что визга вашего я больше не услышу ни-ког-да, — раздельно, по слогам закончил Дима. — Владимир Ильич, у нас очень сложная ситуация, потому мы должны быть исключительно прагматичны. А проявления ваших комплексов нам не нужны, они нам мешают.
На мгновенье Борису показалось, что эти слова произносит совсем не Дима Зверев. Не тот молодой, веселый и во многом еще наивный человек, которого он знал. Как будто из-за спины Зверева выглянул кто-то посторонний и расчетливо холодный.
— Я правильно говорю, Борис Степанович? — Зверев перевел разговор на Бориса.
«Ну зараза, ну раскрутил ты нас, манипулятор хренов. Это надо же, как ты вовремя подловил меня на подходе к Николашке. Не хотелось бы мне оказаться твоим противником», — мелькало в голове окончательно сбитого с толку Бориса.
Он лихорадочно подбирал, что ответить Мишенину, одновременно анализируя того, второго, прячущегося в Дмитрии или выглядывающего из-за его спины.
«Да что тут церемониться, — все больше заводился Федотов. — Сколько раз можно говорить одно и то же! Ни хрена себе? Теперь этот придурок нас в подданные записал! Это чмо, похоже, вообразило себя мессией. Да на хрена нам нужны эти концерты?»
— Ильич, какой, к чертовой матери, наш государь? С какого бодуна тебя в мессианство потянуло, оракул ты наш в куриных перьях! — Борис в ярости саданул кулаком по столу. — Нет, это надо же! Ты меня спросил? Согласен я быть подданным придурка, что пятого января перестрелял кучу народа, а завтра прос…т войну?
