— Ты еще здесь? — не поднимая голову, спросил я опера.
— Уже собрался уходить. Вы идете?
Я отрицательно покачал головой и посмотрел на папку, которая так и лежала на моем столе.
— Саша, — попросил, — дело не определишь на место?
— Окей, — согласился он. — Ничего нового не заметили?
— Да сегодня целый день перечитывал, но… Может, все-таки самоубийство? — предположил я. — Смотри, — начал объяснять, когда опер удивленно на меня посмотрел, — мы тогда обращали внимание на голые факты. А если взять в расчет профессиональное выгорание, эмоциональную составляющую. Одинокая врач-гинеколог, к которой полгорода на аборты бегало. Причем за полгода до гибели у нее обнаружились серьезные проблемы со здоровьем.
— Ну, Евгений Алексеевич, вы, по-моему, уже придираетесь к мелочам. Если ей так не нравилось то, что она делала, она могла бы пойти работать в репродуктологию. Ее же никто не заставлял. Согласно федеральному закону, врач может отказаться от проведения абортов по личным убеждениям. Может, нам проконсультироваться с той психологиней, которая у нас тренинги проводит? — вдруг радостно предложил Саша.
Я поморщился и ответил:
— Только если ты это сделаешь.
— А вы с ней не нашли общий язык?
Как раз очень хорошо и нашел, но ненадолго. Да и то потому, что она вроде как собиралась уезжать из города, но потом передумала. Еще и постоянно здесь ошивалась под предлогом повышения чего-то там у работников правоохранительных органов.
— Саш, а выпиши-ка мне адрес подруги Елизаровой. Она работала вместе с ней, Линкова, если не ошибаюсь.
Опер открыл папку, взял со стола ручку и лист для записей и, переписав адрес и телефон, протянул мне листок с данными:
— Вот, но мне кажется, что вы зря тратите время.
— Ну у тебя и почерк, — заметил в ответ. — Я пьяный левой ногой лучше пишу.
Итак, Линкова Елена Дмитриевна. Улица Красноармейская — недалеко, можно прокатиться. Зерно сомнения полковник во мне не посеял, но стало интересно, зачем Родионов интересовался смертью Елизаровой.
Блядь, вот работой бы заняться или чем-нибудь еще полезным, а я копаюсь в старом деле. Зачем ехать к этой медсестре? Что нового я могу услышать от нее? Не знаю, но почему-то упорно двигаюсь по темным улицам в сторону ее дома и убеждаю себя, что это просто работа, ничего личного.
Вся опергруппа, которая занималась тем делом, поначалу рассматривала версию суицида. Мне кажется, Саша до сих пор ее придерживался — не зря же подсунул мне тот журнал со статьей. Черт! Я и так не мог вырвать ее лицо из памяти, а тут еще эта фотография…
