Получалось, он опять собирался оправдываться, объяснять, что и зачем он делал, просить прощение за сам факт того, что он был все еще жив! Значит, ему снова придется проявлять презренное слабоволие и безропотно реагировать на все, что ему будет сказано. Придется сказать что-то вроде: "Да вы только посмотрите на меня, разве я достоин вашего гнева. Ведь я всего лишь тупое животное, которое не в силах избавиться от шумных симптомов своего разложения. Так что не марайте о меня руки, а просто смиритесь с фактом моего существования. Я не стремлюсь вам понравиться, знаю, что это бесполезно, потому что такие, как я, понравиться не могут, но окажите мне любезность - презирайте меня так, чтобы не связываться со мной".
Кто бы ни стоял за дверью, стук повторился, и Трелковский пошел открывать.
Он сразу понял, что это не один из его соседей. Человек этот держался без обычной для них надменности, словно не был безоговорочно уверен в собственной правоте; более того, в глазах его можно было прочитать даже некоторую нерешительность. Появление Трелковского, казалось, несколько удивило его.
- Это квартира мадемуазель Шуле? - чуть заикаясь, спросил он.
Трелковский кивнул:
- Да... ее, была ее. Я новый жилец.
- А, так она съехала?
Трелковский не знал, что сказать. Было ясно, что незнакомцу ничего не было известно о ее смерти. Но что за дружба связывала его с этой девушкой? Просто дружба - или любовь? Может ли он прямо так взять и рассказать ему про ее самоубийство?
- Проходите, - сказал он наконец. - Что так стоять на лестнице?
Незнакомец пробормотал слова благодарности, которые прозвучали, как какой-то невнятный лепет. Вид у него был явно расстроенный.
Трелковский чувствовал себя не лучше. А вдруг этот человек поднимет крик или сделает еще что-нибудь подобное?
Такой возможности соседи ни за что не упустят. Он откашлялся, пытаясь прочистить горло.
- Пожалуйста, присядьте, месье...
- Бадар. Жорж Бадар.
- Рад с вами познакомиться, месье Бадар. Моя фамилия Трелковский. Боюсь, произошел несчастны...
- Бог мой, Симона! - почти прокричал он.
"Говорят, что великая скорбь всегда хранит молчание, - подумал Трелковский. - Как бы я хотел, чтобы это оказалось правдой!"
- Вы хорошо ее знали? - спросил он.
Мужчина вскочил на ноги.
- Вы сказали - знал ли я ее? Она что... значит, она умерла?
- Она покончила с собой, - пробормотал Трелковский. - Чуть более двух месяцев назад.
- Симона... Симона...