О, это томительное, изнуряющее, дразнящее блаженство предвкушения!…
Я не имел права пошевелиться. Стоило мне дернуться, вздыбиться, поддать снизу, чтобы войти в нее поглубже, как она карала это:
– Нет, подожди! Все сначала! Расслабься, ты не должен тратить силы.
Да, она все делала сама. Но как! Она насаживала себя на моего Младшего Брата до конца, до упора, и дальше такими же медленными, но уже боковыми плавными движениями, как в индийском танце, она словно выдаивала меня вверх или точнее – словно губкой вытачивала меня, потом поворачивалась боком, и одна ее ягодица периодически касалась моего живота, а другая – ног, но только на мгновенье, а потом ее задница взлетала вверх, выше головки моего воспаленного Брата и опять – медленно, истомляюще медленно наплывала на него короткими микронами погружения, эдакими крохотными ступеньками.
Да, у нее были сильные ноги, только на сильных ногах можно делать такие приседания.
Я лежал под ней, вытянувшись струной.
Голое загорелое женское тело, тонкое в талии, сильное в бедрах, с закинутой назад головой, с черными волосами, отпавшими на спину, с упругой грудью и торчащими от возбуждения сосками, со смеющимся ртом и озорно блестящими глазами – это первое в моей жизни женское тело, Божье творенье, венец совершенства, по-индийски раскачивалось над моим Младшим Братом, завораживая его и меня.
Где– то через улицу местные чеченцы заводили свою музыку, знойную зурну пустыни, и этот восточный мотив, который в других условиях я ненавижу, тут только помогал нам -я чувствовал, что весь мир – пустыня, что в эти минуты в мире – пустыня все, кроме этой постели, и нет для меня мира, кроме этого теплого Иркиного тела.
Мне было двадцать лет, и это была моя первая Женщина, и эта Женщина знала свое дело, знала, зачем Бог дал ей каждую часть, каждый миллиметр ее инструмента.
Нет, я уже не проклинал мирозданье, как вы понимаете. Наоборот – я пожирал его прелесть как дикарь…
– Ирка, я не могу больше, сейчас кончу!
– Ну подожди, подожди, не двигайся, сделаем паузу.
Она застывала на мне, давая улечься волне напирающей во мне спермы, а потом осторожно, медленно опять погружала меня в свое тело.
То был первый акт, который длился около получаса, а если точнее – то был пролог многократного утреннего спектакля, и в этом спектакле я был только исполнителем, а режиссером, дирижером, автором и примой была Ирка Полесникова, мой Верховный Учитель секса.
Потом мы завтракали в постели. Она не позволяла мне вставать, она так берегла мои пылкие мальчишеские силы, что даже сама после акта обтирала мой член влажным полотенцем и подавала мне завтрак в постель – легкий завтрак: орехи, сметану, зелень.
