Я пробовала разузнать о его жене, но Василий, делая выражение лица «за секунду до нажатия ядерной кнопки», менял тему на что-нибудь попроще или, того хлеще, начинал говорить о незамужней женщине напротив него самого, которой каждый раз оказывалась я. Честно говоря, он действительно был очень ласков в общении с женщинами и порой возникало такое впечатление, что среди всех женщин его жизни была лишь Она – образ, который был горячо им любим и обхаживаем в каждой встречной тетеньке, девочке, бабушке, человеко-женщине. Она была бы самой счастливой женщиной на свете, будь реальной или хотя бы несколько приближенной к земной. А пока ею была каждая счастливая и нежно обхаживаемая дама любого возраста и характера.
Исключение составляла лишь соседка с пятого этажа, бабушка Глаша, поскольку была приторна как торт со сладким чаем. Что-то было в ней неестественное. Глаша будто была сделана из сладкой ваты с ароматом пряничных духов. Розовощекая женщина, всегда улыбчивая до самых краев необъятной сансары. Обходительная и нежная как мартовский кот. Эта ее улыбка завораживала, от нее веяло холодом и пластмассой, будто за спиной она всегда держала наготове наточенные ножницы. Несмотря на то, что баба Глаша не была замечена в инцидентах и дворовых махинациях, жители ее сторонились, хотя и с вежливостью принимали свежую выпечку, поминая Антона Васильевича, покойного ныне и унесенного сахарным диабетом ее супруга.
Сложнее всего жилось субботке, которая, в отличие от развеселой пятнички-развратнички, гуляющей с Василием под руку по двору пятиэтажного жилого дома, делала еженедельную травяную клизму главному донжуану подъезда и устраивала ему банный во всех отношениях день, массировала морщинистое податливое тело и проводила еженедельное техобслуживание владельца ядерного чемоданчика.
В этот день угроза взрыва была на каждом шагу, хотя Василий все же любил вечер субботы, когда накупанный и в банном халате и шерстяных носках, он усаживался в любимое кресло, укладывал ноги на стопку связанных тесемкой газет и пил чай, разгадывая сканворд или цитируя какую-нибудь зловеще импульсивную книгу поэзии, безмолвно угрожая мне своим переутомлением и необходимостью объяснять седовласому балагуру, что давление не резиновое, Шекспир подождет и до завтра, а спать ложиться нужно вовремя.
Воскрешенка же приходила к нему редко, в крайних случаях, так как ей полагался законный выходной. День, когда она должна была вокреснуть и засветиться от радости помогать, служить и слушать ежедневный восьмитысячный рассказ о Маринке, Глашке и ее муже Антохе, с которым они любили пить самогон, из уст рядового сотрудника колхоза им. Ленина Василия, временно отправленного на пенсию 38 лет назад.
