Поскольку и государство и частный бизнес оказались неспособны создавать рабочие места в достаточном количестве, люди стали жить по принципу «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Миллионы людей оказались вовлечены в мелкий частный бизнес, но на крайне низком технологическом и организационном уровне, что, как признают многие исследователи, «делает мелкий бизнес скорее тормозом, чем “локомотивом” экономических преобразований»12). Такие «предприниматели» являются не столько мелкой буржуазией, сколько маргиналами, не имеющими ни собственности, ни надежных средств к существованию, с трудом зарабатывающими себе на пропитание. Их жизнь нестабильна и полна опасных неожиданностей. Любопытно, что либеральные идеологи главным критерием «динамичности» почитают способность людей вести собственное дело, заниматься торговлей и т. д. Горняков из закрывающихся шахт столичные журналисты и социологи постоянно спрашивали: почему вы не хотите открыть собственное дело? А нежелание шахтеров становиться торговцами оценивали как доказательство нашей безнадежной отсталости и дикости. Между тем высокий процент населения, занятого в собственном «бизнесе», — как раз явление типичное для отсталых и нищих стран13). Доля самозанятых в странах бывшего советского блока, быстро превысив уровень Западной Европы, Азии и Латинской Америки, к концу 90-х гг. стала приближаться к соответствующим показателям Африки.
Бурный рост теневой экономики наблюдался практически во всех странах, переживавших либерализацию. Любопытно, что идеологи реформ в 1989 г. повсеместно доказывали, что «черный рынок» и нелегальный бизнес расцветают исключительно в условиях централизованного планирования и жесткого государственного регулирования — как стихийная реакция общества на «неестественные» ограничения экономической деятельности. Практика доказала обратное. Известный российский исследователь Сергей Глазьев отмечает: «устранение государства как главного агента контроля в экономике привело не к развитию рыночной самоорганизации и конкуренции, а к тому, что эту функцию взял на себя организованный бандит»14). Рост «теневой экономики» в сочетании с обнищанием масс гарантировал абсолютную неизбежность взрывообразного роста преступности, что и произошло. Как отмечает О. Смолин, «уровень общей преступности увеличился с 1987 г. по 1996 г. в 2,2 раза. Убийства выросли в 4 раза, грабежи и разбои — более чем в 6 раз». В 1998 уровень преступности снова вырос на 8%, причем особо тяжких на 10%. «Тяжкие и особо тяжкие преступления составляли более 60% всех преступлений в России. Значительно возросла детская преступность»
