Общество было разобщено и деморализовано. Не было рабочего класса, были потребители, стоящие в очередях, чтобы потратить деньги, заработанные на предприятиях. Не было элит, а были группы, допущенные к более высокому уровню потребления и желающие еще большего.
Итогом стал крах коммунистических режимов в Восточной Европе в 1989 и в СССР в 1991 гг. Однако смена режима вовсе не означала изменения общей направленности развития. Более того, именно устранение структур коммунистической власти открыло путь для окончательного превращения стран Восточной Европы в периферию капиталистической миросистемы (world-system). В этом смысле 1989-91 были вовсе не переломным моментом, не началом нового этапа, а всего лишь кульминацией процессов, развивавшихся в течение предшествующего десятилетия.
Именно это объясняет удивительную легкость, с которой коммунистические элиты уступили власть. Они сами давно тяготились этой властью, точнее, ее прежней формой. Наиболее «подготовленными» к переходу оказались элиты в Венгрии. Одни и те же либеральные экономисты, отмечает венгерский исследователь Ласло Андор, «писали под псевдонимами для нелегального журнала “Beszelo“ и одновременно работали на полной ставке в Министерстве Финансов»11). Одна и та же группа экспертов разрабатывала партийную резолюцию 1984 г. об экономической реформе и стабилизационную программу демократической оппозиции. Аналогичные расклады можно было наблюдать и в других странах.
Разумеется, бюрократия не была едина. Идеологи и репрессивный аппарат боялись перемен, но их влияние было уже не особенно велико. Соотношение сил было различным в разных странах — в Чехословакии произошла «бархатная революция», а в Румынии дошло до гражданской войны. Участие масс в процессе преобразований тоже было различным. В Польше и Румынии народ выходил на улицы, требуя перемен, в Венгрии пассивно ожидал результатов «круглого стола» власти и оппозиции, а в России с самого начала значительная часть населения реформ побаивалась.
И все же общая динамика и социальная природа происходящего была одинакова повсюду. Старая номенклатура разрешала собственный кризис ценой разрушения системы. Она стремилась сохранить свои позиции, конвертируя власть в деньги, чтобы затем с помощью денег удержать власть. Коммунистическая элита начала обуржуазиваться задолго до 1989 г. Распад Восточного блока дал ей возможность открыто объявить себя буржуазией.
Внешне может показаться, что события 1989 г. были продолжением реформистских попыток 1968 г. Однако это было не так. На протяжении 70-х гг. бюрократия существенно изменилась. Период Брежнева был временем, когда правящий слой во всех странах советского блока тотально коррумпировался. Парадоксальным образом эта коррупция сделала бюрократию восприимчивой к лозунгам демократии. Возникшие у элит новые потребности могли быть полноценно удовлетворены лишь в «открытом обществе». К тому же нужен был новый механизм легитимизации власти. В условиях растущего расслоения общества эгалитаристская идеология уже не устраивала сами верхи, не могла служить оправданием их господства.
