Лукулл был богат. Правда, его богатство ни в какое сравнение не шло с огромным состоянием Красса, в связи с чем по отношению к своему гостю в цензовом плане Лукулл имел гораздо меньший вес. Марк это знал, но Цицерон, сидевший занозой в сенате, был лучшим другом Лукулла, и поэтому приходилось считаться с этим толстым обжорой.
— Зато ты высох от жажды! — наконец ответил Лукулл. — Только жажда твоя не имеет никакого отношения к воде и пище. Жажда твоя — страсть к наживе!
— Ты несправедлив ко мне, — ровным голосом произнес Красс.
В его планы не входила ссора с Лукуллом. Кроме политических дел у Марка к толстяку имелись вопросы, связанные со строительством доходных домов в Риме, и он хотел разобраться с земельными делами, поскольку некоторое количество участков, на которых собирался строиться Красс, принадлежало Лукуллу.
— Ну что ты так несдержан? — спросил Красс. — Подумаешь, правду в глаза сказали. Я — барыга, ты — хапуга. И что с того? Оба мы богаты.
— Я, может быть, и хапуга, — пыхтя от злости, сказал Лукулл, — но не барыга! Если я что-то брал, так это «что-то» само прилипало к рукам. Так сказать — дар богов. Грех не взять, раз боги дают. А основное богатство мое — военные трофеи! Я разгромил Митридата Евпатора! Я победил этого армянского зазнайку Тиграна, объявившего себя царем царей! Я захватил его столицу Тигранакерт! И еще одну… забыл ее название!
Лукулл схватил со столика чашу с вином, сделал из нее несколько жадных глотков и крикнул:
— Все мое богатство нажито честно!
Красс невозмутимо смотрел на Лукулла и молчал.
— А ты! — Лукулл обвинительно ткнул пальцем в Красса. — Ты не гнушаешься ничем! Ты имеешь прибыль от всего! Даже от пожаров!
Красс, которому надоели пафосные речи, с интересом взглянул на чашу, отставленную Лукуллом, и поинтересовался:
— А что это ты ел?
Лукулл, моментально забыв о пафосе, схватил чашу и ответил:
— Паштет из соловьиных язычков. Хочешь попробовать?
Он, зачерпнув золотой лопаточкой часть коричневой жижи из чаши, протянул ее Крассу. Марк взял лопаточку в руку и слизнул кашицу.
Погоняв ее во рту и проглотив, он заметил:
— Паштет как паштет. На говяжью печень похож.
Лукулл вырвал лопаточку из руки Красса и обиженно заявил:
— Плебеем ты был — плебеем и остался! Ничего в еде не понимаешь.
Красс рассмеялся.
Смех его вызван был тем обстоятельством, что оба они (и Лукулл и Красс) принадлежали к одному и тому же роду Лициниев. И род этот был плебейским! В глубине веков потерялось между ними близкое родство. Оба они считались знатными гражданами Рима, и знатность эта была связана с заслугами предков, занимавших когда-то важные государственные должности, но более всего — с цензом, который стал определителем знатности. Есть у тебя достаток — уважаемый гражданин. Нет — проси хлеба и зрелищ.
