Капитан первого ранга махнул рукой, остывая - потом вскинул уже обе руки в извиняющемся жесте
- Ничего не говорите, Николай Филиппович. Все я понимаю, в том, что произошло, вины Вашей нет. Просто... Эх, ладно. Отправляйтесь-ка, голубчик, в Кронштадт, пока суд да дело - глядишь и придумаем что-нибудь. С другом Вашим, князем, уже говорили, как я понимаю? Он готов представить Ваши интересы?
- Да, Петр Воинович.
- Это хорошо, это превосходно. Может, и удастся как-то решить, не доводя до крайнего...
Из командирской каюты Николай вышел в изрядном смущении - столько человеческих эмоций от Петра Воиновича он не видел за все два года службы под его началом. Представить себе Римского-Корсакова в роли доброго дедушки - да такое и в голову бы никогда не пришло, а вот поди ж ты. Однако эмоции эмоциями, а дел впереди предстояло сделать неописуемое количество, причем - в самый сжатый срок.
Двое суток пролетели в единый миг. Привести в порядок отчетную "бухгалтерию" было несложно, поскольку кавторанг старался содержать служебные бумажки в порядке. Офицера, прибывшего ему на замену Николай не знал, но за недолгое их знакомство тот показался кавторангу с лучшей стороны. Спокойный, дотошный, дело вроде бы знает - полдня выпытывал расспросами, внимательно присматривался к лейтенантам-командирам башен, матчасть облазил сверху-донизу... В общем, во вторник Николай на его счет сомнений уже не испытывал - передал артиллерию в бывалые руки и все у "Павла" будет хорошо.
С Кузяковым тоже все прошло как по маслу - своего вестового Николай ценил и ни за что не хотел бы оставлять его на "Павле". Впрочем, в российском императорском флоте к таким прихотям относились с пониманием, переводя вестовых на новое место службы вместе с офицерами. Так что и здесь особых сложностей не возникло.
Разумеется, наносить визиты кому бы то ни было, совершенно не было времени. Поэтому пришлось написать несколько писем, известить друзей и знакомых о своем переводе. И если коротенькие записки сослуживцам никакой сложности не составили, то над письмом Валерии Михайловне кавторанг просидел глубоко заполночь. Николай вдоль и поперек мерил небольшую свою каюту быстрыми шагами, замирал неподвижно, откинувшись в кресле, складывал из листка бумаги оригами, загрыз до смерти перьевую ручку, однако все это не принесло удовлетворительного результата. Выходило то слишком сухо, то слишком фривольно, то неостроумно, то просто глупо. В конце концов, отчаявшийся кавторанг, поняв, что Муза сегодня объявила ему полный афронт, сел за стол и не думая о стиле, слоге и прочих премудростях эпистолярного жанра написал:
