— Нет, — ошарашенно ответила я и головой замотала, — Замолчи! Это все не так. Ты все придумал.
Я вырвала руки и медленно отошла от него подальше. Я видела, замечала его взгляды, но всерьез не воспринимала. И как мне реагировать на его слова теперь? Да еще в такой ситуации, когда мой собственный муж запер меня в клетке вместе с ним.
Вик стоял с минуту, не шелохнувшись и смотрел на меня, не мигая, потом сделал шаг, а я отпрянула, и сама же себя отругала. Дура, ничего ведь он тебе не сделает, если сама не захочешь!
— Я не придумал. Я говорю, как есть, но не бойся, девочка, это тебя ни к чему не обязывает. Ты ничего мне не должна, это я тебе должен.
— Нет, — я опять помотала головой, не в силах ничего сказать и честно не зная, как себя теперь вести — как мужчина он мне, конечно, нравился, но это ничего не значило, абсолютно ничего, а как человека, возможного друга, я его терять не хотела, — Ты не должен.
— Должен, еще как должен, — нежно улыбнулся мне он, — И не только за то, что вместо меня под пули встала. Должен, потому что ты за человека меня приняла, не отшатнулась, за зверя не посчитала, не командовала мной, как собакой, хотя и могла себе такое позволить. За то, что заставила поверить, что я не такой уж и урод, — улыбка медленно перерастала в усмешку, пока он говорил, а я ужаснулась, начиная понимать, что похоже я единственная кто к нему по- человечески отнесся.
— Вик, я….
— Друзья? — он протянул мне руку, вопросительно на меня глядя, и я ни секунды не сомневаясь, вложила в его руку свою. Он тут же воспользовался положением и притянул меня к себе.
— Вик, — настороженно проговорила я.
— Не бойся, не трону. Просто хочу сказать тебе спасибо за все. Знаешь, когда за тобой от больницы шел, злился. Думал, сейчас посмотрю, куда ты пошла, а потом все тебе выскажу. А когда тебя плачущую увидел — душа перевернулась.
— Не поверил Ксанке, значит, — вздохнула я.
— Я же не идиот.
— И ты вовсе не урод, — вставила я, — Никогда себя так больше не называй.
— Не надо меня успокаивать, я не девочка, — рассмеялся он.
— Тебе идет, когда ты улыбаешься, — не угомонилась я, — Лицо совсем мальчишеское становится и доброе.
Он опять рассмеялся и отпустил меня из объятий. А мне, в который раз стало неловко, не знала, куда себя деть.
— Лен, перестань, сказал же, мое признание тебя ни к чему не обязывает, — видимо мой новоиспеченный друг обладал отменной проницательностью. Я отвела от него глаза и снова наткнулась на портрет отца.
