Правда, все правда, ту которую не хотелось слышать, ту которую отгоняла все это долгое время, надеясь на какое-то непонятное чудо.
— Господи, как же я вас всех ненавижу! — протянула она вперемешку со всхлипом, эмоции уже били через край, и невозможно было остановиться. Она откинула руки Митяя со своего лица, и хотела было убежать, но он не дал этого сделать, снова прижав ее к стене весом своего тела. Она замолотила по его груди маленькими кулачками, требуя, чтобы он освободил ее, но Митяй терпел это, чуть ли не впервые в жизни осознавая, что ему больно не от того, что она сейчас молотит по нему, как по боксерской груше, а от того, что сейчас плохо ей. Если бы перед ним был бы другой человек, не она, даже если бы это была женщина, он не стал бы терпеть, а быстро пресек бы это. Но не с ней, с ней он просто не может и не хочет быть жестоким.
Она выдохлась минут через семь и просто зашлась в рыданиях, закрыв свое лицо ладонями.
— Ксана…
— Я успокоюсь… сейчас…,- проговорила она сквозь слезы, вытирая их со своих щек, — Я сильная. Я переживу…
— О, Господи, — простонал он и, взяв ее лицо в свои руки, нежно поцеловал. Упрашивая и одновременно приказывая, прося и поддерживая, все, что угодно, лишь бы его девочка не плакала. Постепенно нежный поцелуй стал страстным и требовательным, он прижимался к ней всем телом, чувствуя, как она дрожит, но уже не от испуга. Понимая, что бессовестно пользуется ее слабостью, и посылая свою не к месту проснувшуюся совесть к чертям. Она глухо застонала, и он приподнял ее за бедра, получая наслаждение от того, что ее ноги обвились вокруг его торса. Он на мгновенье оторвался от нее, перевести дух, настолько эмоции захватили его, что он просто сам себя не узнавал.
— Если ты сейчас остановишься — я тебя убью, — хрипло проговорила она, глядя на него с нарастающим желанием в глазах.
— Не надейся, — серьезно ответил он, хотя в глазах плясали веселые искорки. Митяй крепче обхватил ее за бедра и, продолжая целовать, понес ее на второй этаж, в спальню. Что-то случилось с ним, но то, что он чувствовал, не было простым удовлетворением желания. Он целовал ее, будто пил из чудодейственного источника, и, казалось, если сейчас остановится, не сможет дальше дышать. Он смотрел на нее, пока укладывал на кровать, раздевая ее и раздеваясь сам, не мог насмотреться на ее тело, принадлежавшее богине. Не было того уголка на теле Ксаны, где не побывали его губы. И все это время он не закрывал глаз, смотря на нее, извивающуюся от его ласк, зовущую. На какой-то момент он вспомнил ту, которая также стонала в его объятьях, а наутро попыталась убить, и тут же отмахнулся. Его Ксана не может быть такой. А его Ксана звала его, дрожа и извиваясь на простынях цвета оливок, разметав волосы по подушке, закрыв глаза.
