Чтобы провозгласить какую-либо добрую истину, необходимо предварительно прокричать как можно громче и как можно больше лживых лозунгов. Таковы были правила игры, в которой можно было выиграть блестящую карьеру. А Костя играл в эту игру со всем пылом юного честолюбца, уверенного в своих силах и в своем праве на успех. А потому произносил, когда требовалось, то, во что сам не верил. И даже спасал людей, гробя при этом других, если по ходу дела разыгрывался такой гибельный вариант чьей-то биографии. Поэтому-то теперь, в ретроспективе, за Костей числится примерно равное количество как добрых, так и бессовестных речей и поступков.
Именно таким - с общим списком своих благодеяний и преступлений - Симонов по сей день жив в моей памяти. Слишком он был яркой личностью, чтобы на временном удалении видеть в нем только плохое. Да, он раньше и успешнее других советских писателей оценил комфорт конформизма. Да, он причастен ко многим гадостям сталинской эпохи, но ухитрился именно благодаря этому совершить и кое-что хорошее. Такова была тогда цена добра, и Костя (как и Фадеев) расплачивается теперь за свои компромиссы с собственной совестью своей исторической репутацией. Что ж, остается сказать, что история действительно «запомнила» Симонова как удачливого литературного деятеля и даже филантропа крупного масштаба.
Но тогда в здании «Правды» он еще не сложился как тип советского литературно-партийного сановника, и мы разговаривали по-приятельски, «на равных», и, может быть, потому-то так прочно отложился в памяти и последний мой откровенный разговор с ним через много лет. Это уже совсем иные, «хрущевские времена».
Мы сидим с Костей у общих знакомых и разговариваем о литературе за рюмкой. Я упоминаю фамилию Солженицына, потому что только что прочел его «Жить не по лжи», и говорю о нем как о современном властителе дум.
- Нет, Боренька,- решительно возражает мне Костя. - Ваш Солженицын на поверку ничем не лучше Софронова.
Естественно, что после такой реплики наша идеологическая дискуссия прекращается сама собой. И наше дальнейшее общение - тоже.
И все же теперь, уже в 90-е годы, я часто мысленно возвращаюсь к фигуре Симонова, к поучительности его биографии. Как бы там ни было, он - фигура трагическая. Трагедия Симонова в том, что судьба определила ему уже в молодые годы стать фаворитом тирана. Роль, что ни говорите, нелегкая, особенно если фаворит действительно, как Симонов, был в высокой степени одарен и ярок. Более того - добр и великодушен.
