Пришлось ехать.
Трегуб мне не понравился своей самоуверенностью, но встретил он меня вполне приветливо и с ходу предложил написать статью о чем-нибудь таком, что за последнее время произвело на меня хорё-шее впечатление. Кажется, именно тогда я предложил ему в качестве объекта критики повесть Р. Фраермана «Дикая собака Динго». Его мой выбор вполне устроил. Мы договорились о размере - пятиколонный подвал, о сроках - через неделю, и я уехал, чрезвычайно взволнованный столь соблазнительной и столь опасной авантюрой.
Через неделю я отвез Трегубу готовую статью. А еще через неделю меня по телефону вызвали в «Правду», чтобы я вычитал ее, уже заверстанную в полосе.
Помню, я ехал из редакции, выполнив эту столь обычную для любого журналиста процедуру, и с торжеством посматривал на двух пассажиров метро, сидевших на противоположной скамье и читавших «Правду».
«Завтра вы будете читать меня!» - важничал я про себя.
Ту ночь я плохо спал и совсем ранехонько, даже не умываясь, выбежал на угол купить газету. Там же, стоя на холоде, я долго рассматривал еще пахнувший типографской краской свежий номер «Правды», рассматривал и так, и этак, но моей статьи в нем не было.
Все ясно - либо «Правда» запросила обо мне Лубянку, либо сигнал поступил даже без всяких запросов... Но даже если так, я ведь обязан как-то реагировать - спрашивать, выяснять, узнавать. Не могу же я теперь проявить полную индифферентность и даже не поинтересоваться, как и почему не появилась моя статья. Наконец, даже если сбылись мои худшие опасения, необходимо все же удостовериться в этом.
Все утро я безуспешно звонил в «Правду», но телефон Трегуба молчал. Наконец часа в два мне ответил его голос. С замиранием сердца я назвался, еще не зная, как задать терзающий меня вопрос, но Трегуб нетерпеливо и, как мне показалось, раздраженно перебил меня:
- Приезжайте!.. Надо поговорить... - и положил трубку.
«Итак, ему все известно... Но все равно - ехать надо...» Трегуба на месте не оказалось, и, ожидая его, я долго мерил шагами длинный правдинский коридор, в тайниках души радуясь тому, что неизбежное еще не свершилось, что приговор еще не вынесен, что роковой момент волею судеб оттягивается на несколько минут. Видимо, я еще на что-то надеялся и потому не сразу заметил, что с того дня, как я впервые переступил порог «Правды», здесь произошла любопытная метаморфоза. Тогда мне бросилось в глаза обилие еврейских фамилий на дверях правдинских кабинетов. Теперь их было куда меньше, и новые таблички красноречиво возвещали либо о происшедших за это время людских заменах, либо о том, что тот или иной обитатель правдинской кельи почел за благо взять себе псевдоним. Это было знамение времени.
