— Отпусти меня! — голос Фостер сорвался, в то время как она вцепилась ногтями в удушающий толстый жгут, змеей опоясавший шею.
Этот ненормальный совсем забыл о субординации, мельком успела подумать Алекса, прежде чем все мысли стерлись, и она глубоким глотком втянула воздух, когда мужские пальцы нагло нырнули в трусики. Не больно, но уверенно пробежались по складкам и, дерзко раздвинув их, коснулись клитора.
Ее пронзило электричеством, вызванным гневным возмущением и яростным острым возбуждением. Схватилась за мужское запястье, понимая, что стены вокруг смазываются в акварельное пятно, как на картине после того, как на нее брызнули водой.
— Я долго пытался держаться от тебя подальше, Алекса, — отравил признанием Паша, — игнорировал твои шаги на сближение. Пытался ненавидеть за твою слепоту по отношению к своему придурку. За твой острый язык и желание всегда поддернуть, но вчера, — давление между ног усилилось, когда Паша вдруг скользнул дальше, и Алекса почувствовала, как в нее проникает его палец, — когда ты так набросилась на меня в ответ… Не сбежала… Не оттолкнула, — по коже пронеслись мурашки, стоило мужским зубам сомкнуться на шее, а потом лизнуть укушенное место. — Помнишь, как ты целовала меня, Фостер? — чувственные губы коснулись мочки уха, и Алекса задрожала.
Черт его раздери, Алекса помнила! Помнила, хоть и старалась с ночи думать о чем угодно, только не о своей слабости в общественном туалете, где их мог увидеть кто угодно.
— Я была пьяна, — прошептала пересохшими губами, стараясь не закатить глаза от ненавистного удовольствия, окутывающего собой желающее еще большего тело.
— Серьезно? — ехидство в голосе брюнета не осталось незамеченным.
Он вдруг достал руку из ее трусиков и поднес прямо к лицу. Демонстративно раздвинул пальцы, показывая, как между ними тянется вязкая жидкость, и вызывая в Алексе приступ стыда.
— Сейчас ты тоже пьяная? Именно поэтому так намокла?
Алекса дернулась всем телом.
Боже, кто это? Она помнила Пашу шутом в дневные часы и серьезным, молчаливым ночью, но вот таким напористым, откровенным в своих желаниях видела впервые. Это напугало и одновременно вызвало только еще большую дрожь.
— Отпусти! — крепко сжала зубы, чтобы больше не выдать срывающегося голоса, но самоуверенный нахал даже не подумал выполнить просьбу.
Сунул руку обратно и размазал влагу по клитору, заставляя ноги подкоситься от пронзивших ощущений.
— Закончим, и отпущу! — пробасил голос, наполненный угрозой и в то же время обещанием.
