Храмы я не любила никогда. Они пугали меня суровостью серых каменных стен и тяжёлыми мрачными сводами. Всегда подозревала, что колонны когда-нибудь не выдержат и потолок упадёт на головы тех, кто так беспечно не замечает опасности. К счастью, лаборатории размещались в пристройках, связанных с самим храмом длинными коридорами. Эти помещения имели округлую форму, в отличие от храма, похожего на прямоугольный столб, и напоминали лепестки цветка. Отец пригласил меня в один из этих лепестков. В прихожей он потребовал поклясться в хранении тайн. Я традиционно приложила правую руку к сердцу. Далее он просил подождать. Они с мамой облачились в белые халаты и прошли в следующее помещение, захлопнув железную дверь у меня перед носом. В комнате, где мне приходилось терпеливо сидеть, было много книг. Я честно боролась с любопытством какое-то время. Потом всё же взяла одну с ближайшей полки. Прочесть я ничего не успела, только взглянула на иллюстрацию, на которой были изображены части человеческого тела. Картинка была довольно неприятной. Я не понимала, зачем нужно расчленять мертвеца и после запечатлевать на бумаге этот зловещий натюрморт. До сегодняшнего дня моё образование не касалось подобных отраслей науки, хотя поверхностное знакомство с устройством человеческого тела имело место на занятиях. Мудрецы истово охраняли от не посвящённых свои исследования. Лишь Академия открывала двери, позволяя войти в круг избранных.
Моя озадаченность была прервана громким пронзительным криком, полным боли и отчаяния, заглушить который не могла даже массивная дверь. Я вскочила, уронив книгу на пол. Мысли заметались, как испуганные мыши в клетке. Кто так мог кричать в лаборатории учёных?! Там произошло какое-то несчастье? Нужна срочная помощь? Кого-то следует позвать? Кого? Дверь распахнулась вовремя. Ещё минута и я бы помчалась на улицу с безумным видом приставать к прохожим, умоляя о незамедлительной помощи. Ведь там за дверью были родные мне люди. С ними что-то могло случиться. В том крике было столько муки, что я задрожала всем телом от невольного сострадания. Отец появился на пороге просто передо мною, топчущейся прямо по обронённой книге. Я даже удивилась его появлению, навыдумывав себе уже всяких ужасов, и заподозрив, что он, скорее всего, валяется где-то там бездыханным. Впрочем, выглядел он очень даже бодрым, каким-то непривычно эмоциональным. Оглянувшись, он, дал указание невидимой для меня матери:
