Не поверил, конечно. В чушь, так сразу уверовал, а от правды, лишь отмахнулся. Хоть головой о камень бейся, всё без толку.
— Мне-то можешь не врать, — самоуверенно принялся ухмыляться этот неверующий. — Уж других причин, чтобы отказаться от благополучной жизни в столице, я и придумать не могу. К тому же, каждый ребёнок знает и то, что драконы существовали, и этот факт даже мудрецы учёные не отрицают. Что-то от них должно было остаться. И мы это что-то найдём.
А ещё хвалился, что всё обо мне знает. Главного-то и не заметил, или посчитал несущественным. А причины- то были. И чтобы объяснить мой странный поступок, вовсе не обязательно выдумывать сказочную историю про ожившую вдруг легенду. Отказаться от привычного общества и спланированной для тебя судьбы легко, когда само общество тебя не принимает, шарахаясь, как от белой вороны, а дарованная судьба кажется тюрьмой. Я совершенно перестала слушать бормочущего о наших фантастических планах Смарта, устроившегося рядом. Склонив голову ему на плечо, поддалась дрёме, сквозь которую пробивались в сознание подобные снам воспоминания.
5. Тени прошлого.
Родители любят своих детей — это закон природы. Во всяком случае, так говорил мой учитель, и у меня не было причин ему не верить. К сожалению, люди умудрившиеся, явно каким-то чудом, произвести меня на свет, при всей своей учёности с этой аксиомой познакомиться, видимо, позабыли. Не то, чтобы они были плохи или злы, вовсе нет. Эта семейная пара мало чем отличалась от множества других. Просто на суетную жизнь у них совершенно не было времени, которое всё, без остатка принадлежало работе. Я ещё удивляюсь, как им друг с другом-то удалось встретиться. А обо мне же родители вспоминали лишь при крайней необходимости, благополучно сдав своё случайное дитя на руки няньке и учителям, которые меня, собственно, и воспитали. В связи с тем, что наши встречи за семейным круглым столом были крайне редки, их подобием я не стала. Когда они впоследствии это обнаружили, то очень удивились. Впрочем, я не считала себя чем-то обделённой. Такая жизнь казалась привычной. И потом, у меня была Синилья. Не всем везло с младенчества чувствовать себя по-настоящему любимыми. Люди нашего круга обычно жили без лишних эмоций, отвлекающих от главного. Главным же было поклонение науке.
Мир, ранее наполненный страстями и магией, теперь погряз в бесконечном равнодушии. А ещё говорят, что ненависть разрушительна. Самое опасное, как на мой взгляд, — безразличие. Когда не выбирают средств, неуклонно продвигаясь к цели, становится по-настоящему страшно. И тот, кто способен испугаться этого, вряд ли будет принят и понят господствующим ныне обществом. Его отвергнут с брезгливым осуждением. Так однажды случилось со мной. Так случалось с теми, кто не принимал устоявшийся уклад. Даже среди учёных встречались уникальные особи, способные чувствовать. Но голоса, протестующие против царящих в нашем мире бесчеловечных законов, были чрезвычайно тихи, а жизни тех, кто обладал таким атавизмом, как мораль, слишком коротки.
