Отмечаю аккуратность с какою принимают пищу девочки. Но в то время, как Марина кушает с аппетитом, Наташа относится к еде с некоторой вялостью или даже небрежением. Я как раз напротив Марины и разглядываю кисти её рук, являющие взору отголосок эпохи возрождения в мраморе. От прекрасного зрелища отвлекает пристальный Наташин взгляд. В ответ ретируюсь, ругая себя: – разве дозволены подобные ошибки? Но уже через минуту отмечаю прекрасную жемчужного перелива эмаль на зубах Марины в противность Наташиным мелким зубкам, с одним потемневшим, что обнажается при улыбке вторым слева. Марину можно запросто счесть за летний день, в то время как в Наташе обжилась осень. Наблюдать осень в женщинах мне много ближе.
За столиком ощущается общая неловкость. Дабы развеять гнетущее состояние, начинаю шутить. В одну из фраз Марина начинает смеяться, да так, что невольно спрашиваю: – Ты что, смешинку проглотила?
Вопрос приходится в тот момент, когда Марина набирает из стакана полный рот молока. Приступ истерического смеха мгновенен. Из безвыходности она молниеносно приседает под стол и дает волю чувству, расплескивая содержимое рта. Смех с молоком брызжет во все стороны. Не сразу поняв, в чем дело мы разом заглядываем под стол. Мой взор упирается в Маринину ножку, заключенную в бежевый босоножек. Отмечаю ухоженность и одновременно, что её ноготь на большом пальце довольно крепок. Такие мне не нравятся. Что-то из прошлого. Обезьянье в крепких ногтях осталось, когда они использовались для защиты и нападения. Потому женщин я люблю, когда данный предмет у них тонок. Тут же перевожу глаза на Наташины ноги; срабатывает эффект сравнивания. Осечка – на ней закрытая обувь…
– Успокойся, – строго говорит ей Наташа, и тут же ко мне, – она всегда такая, аж стыдно. – У, однако, как мы умеем, – мысленно удивился внезапному преображению тихони я, а вслух – ну и ничего такого, разве плохо когда человек смеется.
Марина выбирается из-под стола и выбегает в фойе, Наташа вслед за ней. Проходит минут пять. Наташа и раскрасневшаяся виновница паузы наконец возвращаются и садятся за стол. Непосредственность Марины подкупает. Даже мелькнула мысль: – а не переметнуться ли мне к ней в ухаживаниях? И тут же сам себе ответил: – Нет, дело не такое; из Марины, до'лжно, жена получится, и полагаю, хорошая жена. Но для того, чтобы выместить зло, подобные характеры не предназначены. Неуёмный оптимизм не позволит обладателю оного выстрадать чувство. Обида, несомненно, иметь место будет и, что скорее всего, непрощаемая. А вот страданию на подобной почве не взойти. Какова же в таком случае цена мести, если человек не станет убиваться? Да и мысли мои пока, собственно, не заняты женитьбой.
