Бабушка Сара пробыла у нас почти полгода, май – октябрь, пока я не встал на ноги. Я, уже держась за бабушкину руку, «ходил» в тапочках и чулочках бабушкиной вязки. Мама получала меня, из рук в руки, только для кормления грудью.
А на подкормку меня кормили манной кашей, сдобным сухариком в теплом, да еще козьем молочке. Да это же вкуснятина. Я же этот вкус помню по сей день. Одно дело – помнить или написать о вкусе молока с горячим бубликом.
В одном из своих произведений Шолом-Алейхем пишет, что ни один художник в мире «этого вкуса не нарисует». Нельзя упускать из виду то, что меня потчевали козьим молоком. Такого «вкуса» никто и никогда не сможет нарисовать, да никто и не пытался.
Мы всей семьей отмечали Субботу, то есть, Шабат[139]. Мы часто бывали у дяди Залман-Бера с визитом в «субботний» день, и все оставались довольными. Время быстро уходит, особенно, когда оно в обрез, и вот уже настали последние дни пребывания бабушки Сары у нас.
Также мы всей семьей отмечали все праздники, в том числе наиболее важные: Рош Ха-Шана[140] – Новый Год, Йом-Кипур[141] – Судный день и ежедневный пост, а также Сукес[142] – праздник на всю неделю, счастливый, веселый праздник.
Отдельно, особенно, отмечался последний день, который называется Симхас-Тойрэ[143] – праздник Торы[144]. Это – праздник в честь Свитков Пятикнижия[145], которые были получены нашим праотцом Моисеем. В этот день все молитвы поют громко, громко, на всю катушку, допускается винопитие в синагоге. Некоторые люди выпьют по «сто», а то и по «двести» граммов вина, потом, кто поет, а кто «орёт», а кто ревет во все горло. Некоторые мужчины даже танцуют[146] вокруг амвона[147] со свитками Торы на руках.
Именно в этот день, когда был веселый праздник Симхас-Тойра, мои родители впервые принесли меня в синагогу. Бабушка Сара, мама, и я, заняли места там, где и положено быть всем женщинам мира, тогда и сегодня, то есть, на галерее. Здесь же были и тетя Фрума со своей дочерью Любой.
Когда «хождение с Торами вокруг амвона» было готово начаться, мой отец поднялся к нам. Он взял меня на руки, и понес меня вниз, туда, где находились все мужчины. Дядя Залман-Бер взял свою собственную Тору, которая, как правило, всегда находится в «саркофаге[148]», и мы втроем приняли участие в «священном шествии».
По окончании этого «хождения», наши женщины и я пошли к Головичерам на званый обед. Позже, по окончании молитв, туда же пришли наши мужчины.
