Умываясь, он вдруг увидел свое лицо: серое как питерское небо, с красными глазами и опухшее, оно пугало.
“Что со мной?” – подумал Артём, проводя ладонями по щекам и под глазами.
– Ты просто не выспался. – Мария тут же выросла у него из-за спины и пригладила волосы на затылке. – После ночи на вокзале любой будет выглядеть паршиво, а ты вполне себе ничего.
Артем втирал лицо бумажным носовым платком и продолжал разглядывать свое лицо. Он вдруг понял, что давно не видел своего отражения. Иногда оно мелькало в витрине, в зеркале в ванной, в окне, но всегда мельком, как будто они были в ссоре и боялись встретиться глазами.
“Как же я плохо выгляжу!” – ужаснулся он
– Ты не девочка, чтобы тебе нравилось твое отражение. – не отставала Мария. – Фу-фу-фу! Прекрати себя разглядывать!
Артем резко набросил рюкзак на плечо и вышел из туалета. Хромая и приволакивая ногу, он покидал Московский вокзал. Уходил от своего отражения, от нагретого за ночь кресла, от внимательных взглядов охранников. Уходил стремительно, широко ставя ноги и сильно отмахивая при ходьбе рукой. Куда он шел? Он этого не знал. Не знал по той простой причине, что идти ему было, в сущности, некуда. Очень давно он не имел цели, очень давно не имел конечной точки путешествия, очень давно он шел не куда-то, а откуда. И походка его, нервная и размашистая, напоминала бегство.
– Пойдем отсюда скорее. – торопила его Мария.
Она гнала его прочь от Площади восстания, не давала остановиться на Невском, меняла направление, как если бы за ними гнались.
“Мне осталось еще два дня.” – подумал Артем: “Я не продержусь столько в таком ритме. Она меня загонит, как скаковую лошадь”
– Сейчас, сейчас! Нам просто нужно найти магазин, купить воды, купить поесть, найти тихую скамейку, чтобы не проходной двор, что бы никто не мешал…
С булкой в одной руке и пакетом молоком в другой он очутился у Исаакиевского собора, но не смог там оставаться, так давила на него громада храма и так раздражали его толпы туристов. И опять Мария звала его за собой, торопя покинуть Исаакиевский сквер, ради Александровского сада, Медного всадника ради Дворцовой площади. И не все скамейки были заняты в садике Зимнего дворца и солнце как будто именно для Артема выглянуло, чтобы его согреть. Но Мария гонит его дальше на набережную.
– Ты голоден. Ты ведь можешь поесть прямо тут?
Да, он это может. Артем ставит на парапет молоко, сжимает замерзшей рукой холодную булку и смотрит на Троицкий мост. Там на мосту стоит одинокая фигура. Десятки и сотни прохожих, не видя, но чувствуя эту фигуру избегают ступать на мост. А девушка взбирается на ограждение, останавливается и что-то говорит Артему, уверенная, что он непременно должен её услышать. Губы её шевелятся так отчетливо, что вот-вот Артем разберет слова, но фигура на мосту взмахивает руками и падает в Неву.
