– Да, я о таком не слышал.
– Я всю жизнь прожил в Москве, здесь мои воспоминания и главное, здесь моя работа, дело моей жизни. Когда стали легко выпускать, я умчался, поддавшись общему настроению. Но не прошло и года, как я переругался там с родственниками и вообще, заскучал. А здесь мне предложили очень интересный проект, так я бегом обратно!
– Ну вот, я в 1990-ом году искал Костю, мне сказали, что он уехал в США, но я хотел узнать детали. Звонил в Пароходство, искал Вас, но там ответили, что и Вы уехали.
– Этот мальчик сказал, что уехал в Америку? – спросил Фельдман, качая головой.
– Да, так он передал моей маме.
– Он всегда был выше обстоятельств.
– Почему «был»?
– Пойдемте со мной, – и Фельдман повёл меня в гостиную, где на стене я увидел подаренную нами двадцать лет назад картину. Дом, озеро, горы, утки.
Он подошел к чёрному антикварному шкафу, выдвинул один из множества ящичков, достал из него несколько бумаг и протянул мне. Я полистал, это были какие-то диагнозы и медицинские заключения, наткнулся на фамилию Кости и по моему телу прошла дрожь волнения.
– Что это? Я не очень понимаю, – растерянно спросил я, кивая на бумаги.
– Максим, дело в том, что наш друг Костя Осипов умер 28 сентября 1990 года.
– Умер?
– Да, плохой диагноз, там всё написано. Никто не любит повторят эти слова, называть эти диагнозы и Вы меня не заставляйте.
– Как так вышло?
– Он узнал об этом года за полтора. Мы работали вместе, так что я тоже узнал почти сразу, хотя Костя и пытался поначалу скрывать. Я отправил его к знакомому врачу: анализы, обследования и в конце концов вердикт. Помню, как он сидел здесь и говорил, что ты приезжаешь через месяц. Ничего, что я перешел на «ты»? Чего уж там миндальничать, правда?
– Да-да, конечно.
– И он размышлял, сказать тебе или нет.
Я сразу вспомнил тот свой приезд в Москву. В июне 1989 года нашу исследовательскую команду спешно перебрасывали из-под Хабаровска в Тикси, где возникло внезапное движение тектонических плит. Меня и ещё пару ответственных товарищей, перебрасывали через Москву, так как надо было в главке сдать отчёты, получить инструкции и так далее. Я должен был пробыть в Москве два-три дня, а застрял на месяц с лишним, так как начальство всё утрясало какие-то детали, чуть ли не каждый день дёргая меня на бесконечные летучки и собрания. И я помню, как меня встретил Костя, чуть более задумчивый и хмурый, чем всегда. А сейчас я уже понимаю, что и какой-то болезненно бледный, чему я тогда не придал значения. Обычно Костя с жадностью набрасывался на мои отпуска и, мы почти ежедневно встречались. Но в тот раз за месяц мы встретились лишь раз пять. К сожалению, я не обратил на это внимания тогда. В первых числах, накануне моего отъезда, он сказал, что не сможет меня проводить, поинтересовался, когда ещё приеду. Я ответил, что как всегда, не знаю. Спустя полтора года, в ноябре 1990 года я снова приехал в Москву и получил от мамы книгу, оставленную другом. Мама сказала, что он уехал в Америку, а его уже два месяца не было в живых.
