— Это прототип, альтер-эго главного героя, — грустно сообщил постановщик. — По мнению автора, лишний персонаж, я ввел его самостоятельно … сам связывался с автором, скромно поделился своим видением пьесы… но тот, знаете ли… — Норкин скорбно поднял глаза к софитам. — Никто не чужд косности. Даже гении.
— О, — сказала я.
Мы помолчали. Я собиралась с духом, чтобы сказать твердое «нет». Черт с ней, с комиссией. Черт с ним, с грантом. Жила я скромным журнальным автором и проживу дальше. И вообще, не хочу видеть своих героев трансгендерами. Норкин говорил что-то о каких-то потерянных элементах, повторял «Мозаика. Видите ли, пазл». Я кивала. Раскрыла рот, но тут нас отвлекли.
Кто-то вошел, дверь на старой скрипучей пружине под ложами громко ухнула.
— Простите, вы ко мне? — раздраженно крикнул режиссер, вглядываясь в проход между рядами.
— Нет, Велиамин Родионович, — весело ответили сверху.
— Ах, это вы, Ренат Тимурович — Норкин вдруг расплылся в улыбке. — Добро пожаловать в нашу скромную театральную обитель. Как поживаете?
— Хорошо поживаю, — ответил озорной голос.
Я обернулась, вежливо кивнула. Свет выносного софита слепил глаза, я с трудом разглядела вошедшего. Это был высокий молодой человек, широкоплечий с неуловимо знакомой походкой. Он спустился, всё еще в ореоле от софита. Молодой человек широко улыбался, повернув ко мне голову. Я улыбнулась в ответ, удивленная восторженным вниманием незнакомца. Норкин тряс подошедшему руку, молодой человек поглядывал в мою сторону, я собиралась с духом:
— Велиамин Родионович, я понимаю, что…
— А это, Вера Алексеевна, позвольте представить — мой практически коллега Ренат Тимурович. А это наш автор Вера Алексеевна Мутко…
— Я хорошо знаком с Верой Алексеевной, — мягко вымолвил «практически коллега».
Он опять заулыбался, словно умиляясь моему смущению, «смуглый вьюнош востроглазый» (как любит выражаться Валера), с красивыми восточными чертами лица. Я всмотрелась в молодого человека и вдруг…
— Ренат, Ренат Муратов, боже мой! Я же совсем тебя не узнала!
— Вера Алексеевна!
— Ренатик, дай я тебя обниму. Как ты изменился! Повзрослел! Но взгляд тот же! Хулиганский! Прическу только поменял.
— Вера Алексеевна, а вы совсем не изменились. Стали еще красивее.
— Ой, Ренатик, Ренатик, мило врешь и не краснеешь. Все, как раньше. Девять лет прошло с вашего выпуска, ведь так?
— Да.
— Это мой бывший студент, — объяснила я Норкину, улыбающемуся удивленно, но терпеливо-сдержанно. — Лучший выпуск. Я преподавала у них историю искусства.
