В комнатах (я заглянула в приоткрытые двери) было не так спокойно, как в пустых коридорах. Киприянов превратил Дом в свалку дорогой мебели, подобранной без вкуса и видимой цели. Так действуют не истинные любители старинного «настоящего», а коллекционеры-дилетанты с деньгами и гонором – лишь бы побольше и подороже. Мебель «фонила» - слишком много судеб отпечаталось на ней, хороших и не очень, слишком много прикосновений, крови, любви, смертей. К счастью, в моей комнате ощущение чужого присутствия было не столь сильным – я чувствовала лишь мерный ток времени и легкую грусть. Грустило дерево подлокотников, тосковали книжные полки, хрусталь на люстре казался каплями слез. Такую мебель нельзя выносить из стен старинных домов, где она жила, уж лучше уничтожить ее вместе с домом или оставить на темных чердаках. На чердаках она доживет свой век, как в доме престарелых: осыплется, рассохнется, выгорит, станет приютом для желающих уединения и ностальгических воспоминаний, но это будет правильней.
Погруженная в раздумья, я перешла в другое крыло через цокольный проход, заставленный книжными полками, и не заметила, как заблудилась. Дом и снаружи казался большим, а внутри ощущался лабиринтом. Я читала в Лериной книги, что на этой стороне Бортянки стояли до революции купеческие особнячки. Киприянов обновил переднее крыло, «украсив» фасад «новорусским» стилем с башенками. Заднее крыло, уходившее в глубину сада, было совсем обветшавшим, и внутри, и снаружи. Повсюду была пыль. Она взвивалась красноватыми облачками от ковровых дорожек под моими ногами – глиняная взвесь из раскрытых окон, охряная пыль Красногорска. У Киприянова, по всем признакам, было мало прислуги. Окна в этом крыле были грязны, пустые комнаты оглушали эхом шагов. Я бродила битых полчаса, пытаясь найти лестницу, которая не привела бы меня к наглухо закрытой мансарде или в подвал с висячими замками на всех дверях. Это было сердце дома, постройка примерно начала позапрошлого века.
В каком-то закутке с грязным окном мне наконец-то встретилась горничная. Другая, не Вера. Она вывела меня к выходу в сад. Тот был еще более запущен, чем дом. Я побродила по дорожкам вдоль зарослей юкки. Высохшие плети цеплялись за мою юбку. В наполовину пересохшем водоеме плавали жирные кои. Над прудиком когда-то был декоративный мостик – от него остались лишь деревянные опоры.
Между стволами мелькнула белая блузка.
— Вера! — крикнула я. — Погодите!
