возможно, станет потом почтенным банкиром.
О, да, я помню того, кто от вас ускользает:
он был таким же, как все, не умней,
не безгрешней,
не самый примерный;
он списывал, был непоседой, проливал
чернила,
стучал крышкой парты, дурачился на уроках,
был в числе самых
отпетых;
ставил кляксы, увиливал, ухмылялся,
прогуливал,
дрался, хныкал, хитрил, кривлялся, врал
и краснел,
был себе на уме, запинался, выдумывал,
изображал
то оскорбленную гордость, то праведный гнев,
будто вел себя так от рожденья;
скрепя сердце угрюмо зубрил в наказанье
за мелкий проступок,
под надзором сержанта Птитца, того,
что дразнили
Пернатым, по средам устраивал отдых,
его неизменно оставляли после уроков,
он прятался в раздевалке, когда прогуливал
алгебру,
ребята постарше лупили его, новичка,
в кустах на Нижней Площадке,
и сам лупил новичков в кустах на Нижней
Площадке, когда сам стал постарше,
он мешал во время молитвы,
сотни дерзких словечек вписать успевал
тайком
в священные тексты утренних гимнов,
он срывал вдохновенные речи директора,
по тригонометрии был всего тридцать
третьим,
и, само собой разумеется, был редактором
школьной газеты...
Исчезает.
Рассказчик. Рассыпалось здание, обуглились гулкие коридоры, где он выводил каракули и ставил кляксы, и зевал в бесконечности юных дней, дожидаясь звонка и беготни во дворе: школа на Холме Маунт Плезант изменила свое лицо, утратила свои черты. Говорят, совсем скоро это будет уже не та знакомая и любимая школа, где его считали никчемным мальчишкой с одной только жаждой жизни: имена выветрились из этого здания, и нацарапанные инициалы истлели на сломанных досках. И все же имена остаются. Чьи имена знал он среди умерших? Кого из достойных мертвых знал он с тех давних пор? Имена умерших остаются в живых сердцах и мыслях навеки. Из всех умерших кого он знал?
Погребальный звон.
Голос. Эванс К. Дж., Хэйнз Г. К., Робертс И. Л, Моксэм Дж., Томас Г., Байнз У., Баззард Ф. Г., Вир Л. Дж., Бакнелл Р., Тайфорд Г., Вэгг Э. А., Райт Г.
Исчезает.
Рассказчик. Я повернул к ослепленному снегом холму, плети девятибалльного шторма хлестали над морем, а белые, словно покрытые пухом люди в удушливом шквале, спотыкаясь, ковыляли мимо меня кто куда, как ползающие перины. И я побрел по колено в сплошном облаке, окутавшем пеной весь город, на ровную Гоувер-стрит, где расплывались дома, и дальше, вдоль длинного бульвара Хеленз. Теперь мои поиски вели меня назад к морю.
