§ 206. Сии-то характеры завязка старается натуральными способами приводить в такое положение, в котором они должны действовать в противность своим привычкам, наклонностям, предрассудкам; развязку же располагает комедия так, что глупость либо посрамляется сама собою, либо вытесняется другою, либо же обе приходят в разум. Посему комедия так же, осмеивая, смиряет, как трагедия, ужасая и трогая, возвышает.
§ 207. Что касается до разных форм комедии, то в древней своевольной действие бывает и должно быть совершенно вздорное и с прозаическою вероятностью нимало не согласное, и стихотворец позволяет себе здесь осмеивать не только изображаемый предмет, но и форму изображения, даже самого себя и свою публику, позволяет себе отступать и от правил языка (который ему вообще дается в полное распоряжение) и от правил драматического искусства, коль скоро в таких отступлениях видно остроумие.
§ 208. Новая, романтическая комедия, движущаяся не в общественном, а в домашнем кругу около неподвижной его точки – женитьбы и не жертвующая всем священным одной шутке или насмешке, а вместе уважающая и благоприличие, отделяется именно сею чертою от своевольной комедии древних. Ибо в новой комедии а) самое уже действие предполагается не совершенно произвольным, а в известной степени вероятным; б) в ней более изображается идеальный характер комический, нежели личная карикатура; наконец, в) как для раскрытия комических характеров часто нужны бывают весьма запутанные положения, особенно там, где полы и состояния нарочито удалены друг от друга, то в характеристической комедии нашей интриги неизбежны.
§ 209. Сатирическая драма служила у греков точкою соединения между трагедией и комедией. Здесь трагическое по своему содержанию действие, основывавшееся на сказаниях, пародируемо было хором сатиров, кои грубыми шутками и плясками забавляли растроганную публику. Романтическая поэзия находит сию точку соединения в своей сентиментальной или собственно так называемой драме, которая, не имея трагически высоких впечатлений главною целью и отказываясь от великих характеров, подвигает нас завязкою интересного действия к опасению и жалости и потом как бы в вознаграждение болезненных чувствований зрителя, который не может выдерживать ни идей, ни движений героических и для которого самое важное действие надобно растворять забавными сценами, утешает счастливым окончанием спектакля, доставляющего малодушным возможность посеянное слезами пожать радостью.
