Как и во всём другом, Брет будет искать поддержки у Джейка:
– Я погибла. Я с ума схожу по этому мальчишке.
– Я не могу с собой сладить. Я погибла. У меня всё рвётся внутри.
– Милый, пожалуйста, останься со мной. Ты останешься со мной и поможешь мне.
И смеясь, признаётся Джейку, что её завораживают зелёные штаны тореро, она не может оторвать от них глаз, ей так хочется посмотреть, как он натягивает на себя эти зелёные штаны (!).
А позже Джейк порадуется за Брет, возможно скрывая свою печаль.
Брет сияла. Она была счастлива. Солнце сверкало, день стоял ясный – Я точно переродилась, – сказала Брет. – Ты себе представить не можешь, Джейк.
И скажет Джейк, теперь самому себе:
Теперь, кажется, всё. Так, так. Сначала отпусти женщину с одним мужчиной. Представь ей другого и дай ей сбежать с ним. Теперь поезжай и привези её обратно. А под телеграммой поставь "целую". Так, именно так.
Перефразируя Л. Толстого, который написал в своём дневнике: «кто счастлив, то и прав», скажу, что если женщина счастлива, то права не только она, но и те, кто её окружают, мораль в таких случаях должна отступать на второй план.
Осталось рассказать ещё об одном мужчине, о Джейке Барнсе, хотя рассказчик на то и рассказчик, чтобы рассказывая о других, прежде всего рассказывать о себе.
В начале романа
– Не трогай меня, – сказала она. – Пожалуйста, не трогай меня.
– Что с тобой?
– Я не могу.
– Брет.
– Не надо. Ты же знаешь. Я не могу – вот и всё. Милый, ну пойми же!
– Ты не любишь меня?
– Не люблю? Да я вся точно кисель, как только ты тронешь меня…
Теперь она сидела выпрямившись. Я обнял её, и она прислонилась ко мне, и мы были совсем спокойны. Она смотрела мне в глаза так, как она умела смотреть – пока не начинало казаться, что это уже не её глаза. Они смотрели, и всё ещё смотрели, когда любые глаза на свете перестали бы смотреть. Она смотрела так, словно в мире не было ничего, на что она не посмела бы так смотреть, а на самом деле она очень многого в жизни боялась.
В конце романа:
Мы сидели близко друг к другу. Я обнял её одной рукой, и она удобно прислонилась ко мне. Было очень жарко и солнечно, и дома были ослепительно белые.
– Ах, Джейк! – сказала Брет. – Как бы нам хорошо было вместе.
Впереди стоял конный полицейский в хаки и регулировал движение. Он поднял палочку. Шофёр резко затормозил, и от толчка Брет прижало ко мне.
– Да, – сказал я. – Этим можно утешаться, правда?
Сколько раз говорилось, сколько раз ещё будет говориться, что факт искусства не сводится к факту жизни. В случае с «Фиестой» следует забыть о физиологии, чтобы избежать мелодраматической интерпретации: «ах как жалко, какая счастливая была бы жизнь, если бы …».
