Через неделю заметил ещё пару ребят, тайком бегавших к рукомойнику. Отчаянные люди, без страха и (почти) без запаха! Одним словом – как бабы.
Наутро после купания в Дунае у меня обнаружилась неизвестная болезнь: хозяйство покрылось синими пятнами. Перепугался! Мяукающий ответ мичмана К.: "Не отваливается? Строевой подготовке не мешает? И хуй с ним! Понял, да? И хуй с ним!"
Ну, думаю, не зря предупреждали, что в Дунае трупы, радиация и чуть ли не крокодилы-мутанты! Подхватил какую-нибудь гадость! Чёртов Дунай, хренов мичман, сраная армия. Привет, умытая Европа!…
Спустя пару дней синева стала проходить, да и не беспокоило ничего. Решил, что у меня уже развился иммунитет к европейской заразе, а гигиена требует самопожертвований – перед отбоем снова смотался на берег Дуная. Постирал нательное бельё, робу. Чтоб быстрее высохло – надел мокрым всë на себя, благо летний вечер.
Утром европейская зараза распостранилась по всему телу. Ничего не оставалось, как снова пойти к мичману.
– Ах ты ж, ёбамать, красота, бля, дядя пушкин! Что ж ты, сука, робу натихаря стирал? Бани не дождался?
– Никак нет, товарищ мичман! Потел! Усиленно! Во время строевой подготовки!
– А, ну молодец, матрос!
Хорошо, что я не баба!
До конца КМБ в баню так никто из личного состава и не попал. А роба продолжала линять с каждой стиркой, дойдя от густого фиолетового до цвета летнего пушистого облачка, но и тогда продолжала извергать неведомо откуда и как – синий колер с каждой стиркой.
Перекличка:
– Петров!
– Я!
– Головка от хуя́! Га-га-га
– Иванов!
– Чо!
– Хуй через плечо, отвечаешь не по уставу!
– Сидоров!
– Да!
– Пиздаманда, в жопе ерунда!
– Лавров!
– А!
– Хуйна!
Ну и так далее, старшине не надоедало.
Перекличка неумолимо приближалась к букве "м"…
– Малы́ш!
– …
– МАЛЫ́Ш!!
– Товарищ старшина, я вам в сорок первый раз повторяю, я не малыш, я Мáлыш!
– Шаг из строя! Упал-отжался! Сорок один раз!
Старшинам не надоедал их тупой старшинский юмор. Малышу не надоедало с ними бодаться.
Мáлыш был из приазовских браконьеров. Мелкий, крепко сбитый, конопатый, упрямый, рыжий. На каждой перекличке он входил в клинч со старшинами, на каждой перекличке это, неизбежным образом заканчивалось: "упал-отжался". В конце концов он на очередного "малыша" просто молча делал шаг из строя, театрально падал на руки:
– Матрос Мáлыш упор лежа принял! – отжимался, выпрыгивал в стойку "смирно", кричал:
– Матрос Мáлыш, подход закончил!
Всем надоело до чëртиков, кроме старшин и мелкого упрямого засранца.
