Сидим на спортплощадке и наблюдаем, как по плацу идет курсант Алексеенко. Увидев Прудько, он подпрыгнул, как заяц, но бежать было некуда, и полковник уже заприметил беспечного курсанта. Алексеенко напрягся и перешел на строевой, за три шага махнул рукой к фуражке.
– Замечание вам, товарищ курсант! Перешли на строевой шаг не за положенных шесть шагов, а за четыре, – взвился Прудько.
Запомнился гражданский преподаватель по философии с обычной русской фамилией – Сараф. Мужичок в больших очках, кучерявый и не злобный. Для курсантов он вообще за счастье, потому что на его лекциях спали все, даже самые ответственные. Мы тогда думали и считали, что философия и военный человек – понятия несовместимые. В армии обращение «Чего ты тут расфилософствовался?» было равнозначным «Что ты тут расп…ся?». А Сараф нарисует два кружочка, проведёт две стрелочки туда-сюда, подпишет «субъект» и «объект» и трындит два часа хер знает о чём… Храп стоит на кафедре такой, что в коридоре слышно.
Давим массу на истории ВКП(б). Зачем она мне нужна эта «история», где я эти знания применять буду? На границе, на войне? Тянет солдат службу в дозоре, а я ему: «Видишь, как на тебя положительно влияет Третий съезд ВКП(б)». Преподы по истории партии нудные, как сам предмет. Они стоят в своих кабинках на лекциях и редко выходят в лекторий. Как будто держатся за спасительный круг. Как им без своих записей, без конспектов? Они-то сами понимают, что преподают, и если забрать у них шпаргалки, они своими словами могут сказать, о чем речь. На таких занятиях мы чувствуем себя в безопасности и спим, кто как может. Иногда в борьбе с курсантским сном полковник Лейман пускается на хитрость. Произносят тихо:
– Все, кто спит…
А потом что есть силы:
– Встать!!! Под смех встает заспанный и ничего не понимающий курсант Петров, он похож на лохматого сонного воробья.
Гоша Гончаров, симпатичный парень, простой и бесшабашный, начал качаться еще на абитуре и к концу второго курса был похож на одного из Атлантов, державших небесный свод. Стою в очереди получения нового парадного обмундирования и слышу возмущения нашего героического штатного старшины батальона ст. прапорщика Капырина, который, измерив Гошу, громогласно кричит:
– Гончаров, твою за ногу! Ну сколько можно качаться? Что мне с тобой делать? И чуть не плача объясняет Гоше, что он, старшина, не может выдать брюки от парадки 48 размера, а китель 54 размера. Не знаю, как уж он крутился, но Гончаров был одет.
